— Твоя кожа такая светлая. Он прикасался к тебе — вот так? — Форратьер провел ногтем по внутренней стороне ее руки, и она задрожала. — И твои волосы. Я совершенно уверен, что он очарован этими вьющимися волосами. Такие шелковистые, и такой необычный цвет. — Он нежно накрутил одну прядь на палец. — Надо подумать, что мы сделаем с этими волосами. Можно было бы, конечно, сразу снять скальп, но все же хочется придумать что-нибудь более творческое. Возможно, я возьму с собой один локон, достану его на совещании штаба и начну будто бы рассеянно поигрывать им, пропускать сквозь пальцы — посмотрим, как скоро это привлечет его внимание. Подкреплю его сомнения и растущий страх… хм, одним-двумя случайными замечаниями. Интересно, скоро ли он начнет запинаться и путаться в своих раздражающе безупречных докладах… Ха! А потом отправить его на недельку-другую на задание, все еще сомневающегося, все еще не уверенного…
Он взял со столика усыпанный самоцветами нож и срезал густую прядь, аккуратно свернул ее и спрятал в нагрудный карман. И все это время не переставал любезно улыбаться.
— Конечно, нужно быть осторожным, чтобы не доводить его до бешенства — он иногда становится таким гадко неуправляемым… — Он провел пальцем по левой стороне подбородка — там, где у Форкосигана был шрам. — Гораздо легче начать, чем остановиться. Хотя в последнее время он заметно присмирел. Твое влияние, лапушка? Или он просто стареет?
Он небрежно швырнул нож на столик, потер руки, громко расхохотался и улегся рядом с Корделией, ласково зашептав ей на ухо:
— А после Эскобара, когда нам уже не нужно будет считаться со сторожевым псом императора, передо мной откроются беспредельные возможности. Столько вариантов… — И он пустился строить планы, смакуя каждую непристойную подробность, как будет пытать через нее Форкосигана. Эти видения полностью захватили его, лицо побледнело и покрылось потом.
— Не может быть, чтобы такое сошло вам с рук, — проговорила она слабым голосом. Теперь она уже не скрывала своего страха, и слезы бежали из уголков ее глаз, оставляя на висках мокрые дорожки и скрываясь в волосах — но его все это уже не интересовало. Она-то думала, что уже низверглась в глубочайшую бездну страха, но теперь пол под ней провалился, и она снова падала в бездонный колодец, переворачиваясь на лету.
Похоже, к Форратьеру отчасти вернулось самообладание; он встал и обошел кровать кругом, не отрывая от нее взгляда.
— Все это так освежает. Знаешь, я совсем взбодрился. Наверное, я все-таки займусь тобою сам. Ты должна радоваться. Я ведь гораздо привлекательнее Ботари.
— Не для меня.
Он расстегнул брюки и приготовился забраться на нее.
— Ты и меня прощаешь, прелесть моя?
Она чувствовала себя замерзшей, усохшей, исчезающе маленькой.
— Боюсь, что мне придется оставить это Бесконечно Милосердному. Вы мне не по силам.
— Позже на этой неделе, — пообещал он, ошибочно приняв ее отчаяние за дерзость и еще более распаляясь от того, что сопротивление продолжается.
Сержант Ботари слонялся по комнате, качая головой и шевеля узкой челюстью: Корделия помнила, что так у него выражается сильное волнение. А поглощенный ею Форратьер не обращал никакого внимания на движение у себя за спиной. Так что он даже не успел как следует удивиться, когда сержант ухватил его за курчавые волосы, рванул голову назад и умело полоснул ножом по горлу от уха до уха, одним быстрым движением перерезав все четыре главных кровеносных сосуда. Кровь, ужасающе горячая кровь фонтаном хлынула на Корделию.
Форратьер конвульсивно дернулся и обмяк — приток крови к его мозгу прекратился. Сержант Ботари выпустил волосы своей жертвы; Форратьер рухнул на кровать между ног Корделии и соскользнул на пол, исчезнув из поля зрения.
Сержант продолжал стоять у кровати, слегка пошатываясь и тяжело дыша. Корделия не помнила, кричала она или нет. Неважно — ведь никто не обращает внимания на крики из этой комнаты. Руки и ноги у нее оцепенели, лицо онемело, сердце бешено колотилось.
Она прочистила горло.
— Хм, благодарю вас, сержант Ботари. Это был, хм, рыцарский поступок. Не могли бы вы теперь еще и отвязать меня? — Ее голос невольно дрогнул, и она сглотнула, злясь на себя.
Она наблюдала за Ботари в завороженном ужасе. Абсолютно невозможно было предсказать, что он сделает в следующий момент. Бурча что-то себе под нос с крайне недоумевающим видом, он неуклюже расстегнул ремешок на ее левом запястье. Корделия быстро перекатилась на бок и освободила правую руку, затем села и отстегнула лодыжки. Некоторое время она сидела на постели, скрестив ноги, совершенно голая и залитая кровью, растирая онемевшие конечности и пытаясь привести в движение оцепеневший разум.
— Одежда. Одежда, — пробормотала Корделия вполголоса. Она заглянула за край кровати: покойный адмирал Форратьер лежал там со спущенными штанами, на лице его застыло изумление. Чудесные карие глаза потеряли свой влажный блеск и уже начали стекленеть.
Стараясь держаться подальше от Ботари, она спустилась с кровати и принялась лихорадочно шарить по шкафам, выстроившимся вдоль стен. В паре ящиков обнаружилась коллекция «игрушек» Форратьера, и она поспешно захлопнула их, испытав приступ дурноты: ей стало ясно, что означали последние слова Форратьера. Извращенность этого человека достигала поистине грандиозных масштабов. Шкафы были набиты мундирами, но на них было слишком много желтых нашивок. Наконец нашлась и черная полевая форма. Вытерев кровь мягким халатом, Корделия торопливо натянула ее на себя.
Тем временем сержант Ботари опустился на пол, свернулся в комок и положил голову на колени, продолжая что-то невнятно бубнить. Корделия опустилась на колени рядом ним. Неужели у него начались галлюцинации? Она должна поднять его на ноги и вывести отсюда. С минуты на минуту их застанут с поличным. Но где им спрятаться? И если вдуматься, может, это лишь адреналин, а вовсе не здравый смысл подсказывает ей бежать? Возможно, есть другой выход?
Она все еще размышляла, когда дверь внезапно распахнулась. Впервые она вскрикнула. Но бледным как смерть человеком, стоявшим в проеме двери с плазмотроном в руке, оказался Форкосиган.
При виде него Корделия порывисто вздохнула, выпустив вместе с воздухом весь сковывавший ее ужас.
— Господи, у меня из-за тебя чуть сердце не разорвалось, — выдавила она. — Заходи и закрой за собой дверь.
Его губы прошептали ее имя, и он вступил в каюту; паника, отражавшаяся на его лице, почти равнялась ее собственной. Тут Корделия увидела, что за ним следует другой офицер, темноволосый лейтенант с невинной мальчишеской физиономией. Потому она не бросилась к Форкосигану и не разревелась у него на плече, как ей страстно хотелось, а лишь осторожно произнесла:
