— Ох. — Форкосиган вдруг как-то съежился, без сверкающего великолепия своего военного кителя и без переполняющей его ярости. Он протянул Корделии руки, она приняла их и села рядом.
— Так что если в твоей тупой башке появляются картинки, как мы трое играем пьесу о короле Артуре, Ланселоте и Джиневре, забудь. Не выйдет.
Форкосиган издал смешок. — Боюсь, мои фантазии были более домашними и куда более мерзкими. Просто старый кошмар.
— Ага, я… понимаю, отчего ты был на таком взводе. — «Не реет ли над Эйрелом призрак первой жены, дыша в ухо холодом смерти, как порой навещал ее саму призрак Форратьера?» Вид у него был — краше в гроб кладут. — Но я же Корделия, не забыл? А не кто-то другой.
Он прижался лбом к ее лбу. — Прости меня, мой милый капитан. Я просто уродливый напуганный старик, и с каждым днем делаюсь все старше, все уродливее и все большим параноиком.
— И ты туда же? — Она покоилась в его объятиях. — Хотя насчет старого и уродливого можешь вычеркнуть. Тупоумие не сказалось на твоей внешности.
— Ну, спасибо! Уж надеюсь.
Она порадовалась, что сумела его хоть капельку развеселить. — Это все работа, да? — спросила она. — Можешь ты о ней говорить?
Эйрел сжал губы. — Только по секрету — хотя тебе можно доверить все, что угодно, сам не знаю, с чего я вздумал это уточнять… Похоже, у нас на пороге очередная война, еще до конца года. А мы совершенно не оправились после Эскобара.
— Что? Я думала, военная партия в коллапсе.
— Наша — да. А вот цетагандийская — по-прежнему в строю. Разведка говорит, что они планировали использовать политический хаос, которой мог воцариться после смерти Эзара, чтобы под его прикрытием двинуть войска на спорные скачковые точки. Но вместо этого им пришлось иметь дело со мной и… ну стабильностью это назвать тоже трудно. Динамическое равновесие, в лучшем случае. Но не того рода разруха, на какую они рассчитывали. Отсюда и случай с акустической гранатой. Негри с Иллианом процентов на семьдесят уверены, что это цетагандийская работа.
— Они… предпримут еще одну попытку?
— Почти наверняка. А Генштаб единодушен: со мною или без меня, но цетагандийцы до конца года устроят пробу сил. И если мы окажемся слабы — они будут продвигаться дальше и дальше до тех пор, пока их не остановят.
— Неудивительно, что ты так… погружен в свои мысли.
— Вот как это вежливо называется? Но, увы. Про цетагандийцев я не вчера узнал. Кое-что новое произошло сегодня, после сессии Совета. У меня была приватная аудиенция. Граф Форхалас пришел просить меня о милости.
— Я думала, ты будешь только рад оказать услугу брату Ральфа Форхаласа. Это не так?
Он безрадостно покачал головой. — Младший сын графа — вспыльчивый юный идиот восемнадцати лет, которого надо было давно отправить в военное училище… припоминаю, ты же встречалась с ним на заседании Совета, где меня утверждали?
— Лорд Карл?
— Да. Прошлой ночью на вечеринке он ввязался в пьяную драку.
— Обычное дело. Такие вещи случаются даже на Бете.
— Верно. Но они вышли на улицу решить свой спор оружием и взяли для этого пару тупых мечей, что висели на стене в качестве украшения, и два кухонных ножа. Так что формально это была дуэль на парных клинках.
— Ого. Кто-нибудь пострадал?
— К несчастью, да. Случайно или не очень, не знаю, но в одном из раундов схватки графский сын ухитрился ткнуть острием в живот приятеля и перерезал брюшную аорту. Тот скоропостижно истек кровью. К тому времени, как свидетели спохватились и вызывали медицинскую бригаду, было слишком поздно.
— Боже правый.
— Это была дуэль, Корделия. Началась она в шутку, но закончилась всерьез. А за дуэль определено наказание. — Эйрел встал и прошелся по комнате, потом остановился у окна, вглядываясь в дождливый пейзаж. — Его отец пришел просить меня об императорском помиловании. Или, если я не могу его даровать, то хотя бы замены формулировки обвинения на простое убийство. Если это дело представят в суд как убийство, парень может оправдаться самозащитой и, в конечном итоге, рассчитывать на тюремное заключение, а не на казнь.
— Это выглядит… довольно честным.
— Да. — Он снова зашагал по комнате. — Одолжение другу. Или… первая трещинка в плотине, через которую этот адский обычай снова просочится к нам. Что случится, когда я снова попаду в эту ситуацию, и снова? Где я проведу черту? А если в очередной дуэли будет замешан мой политический противник, а не член моей партии? Неужели все смерти, потребовавшиеся, чтобы искоренить дуэли, будут напрасны? Я помню прежние времена, именно так эти и происходило. Что еще хуже, речь идет о способе давления на правительство, сперва — со стороны друзей, потом — группировок. Про Эзара Форбарру можно многое сказать, плохого и хорошего, но за тридцать лет жестоких и тяжких трудов он превратил государственную власть из дубинки в руках класса форов в некое подобие, пусть непрочное, власти закона, одного для всех.
— Кажется, я начинаю понимать.
— И мне — мне, не кому-нибудь! — предстоит принять это решение. Мне, которого двадцать два года назад должны были публично казнить за то же самое преступление! — Он замер перед Корделией. — История, случившаяся вечером, к утру разошлась по городу, в самых разных вариантах. Через несколько дней она будет у всех на устах. Службам новостей приказано пока молчать, но это все равно, что плевать против ветра. Даже реши я замять это дело и дать ложное объяснение, уже поздно. Так кого я предам сегодня? Друга? Или доверие Эзара Форбарры? Нет сомнения, какое решение принял бы он.
Форкосиган сел рядом и обнял Корделию. — И это только начало. Каждый месяц, каждую неделю будут происходить все новые немыслимые вещи. Что останется от меня после пятнадцати таких лет? Пустая оболочка, как та, что мы похоронили три месяца назад; человек, до последней своей минуты молившийся о том, чтобы бога не было? Или развращенное властью чудовище, вроде его сына, зараженное настолько, что выжечь эту заразу можно было лишь плазменным лучом? Или что еще похуже?
Эта неприкрытая мука ужаснула Корделию. Она крепко обняла мужа в ответ. — Не знаю. Не знаю. Но кто-то… кто-то всегда принимает решения, пока остальные бредут вперед в счастливом неведении, принимая мир таким, каков он есть. И этот кто-то всего лишь человек. Не хуже и не лучше тебя.
— Пугающая мысль.
Она вздохнула. — Ты не можешь выбирать впотьмах между одним и другим злом, руководствуясь лишь логикой. Можешь лишь удержаться за страховочный трос принципов. Я не могу принять решение за тебя. Но какие бы принципы ты ни выбрал сейчас, именно они станут вести тебя вперед дальше. И, ради своего народа выбери принципы последовательные и непротиворечивые.
