На этом незыблемом основании во всех мирах развиваются одинаковые потребности: необходимость жить создает труд и промышленность; духовные стремления порождают веру в Божество и бессмертие духа, а отсюда проистекает сознание добра и зла, которые, в свою очередь, выражают закон равновесие. Искусство тоже основывается на известных законах; например, музыка — основана на законе вибраций, и, смотря по тому как ею пользуются, является или благодетельным началом, исцеляющим и успокаивающим, либо — разрушительным, когда дразнит и расстраивает. Но сегодня было бы слишком долго углубляться в этот вопрос.
— Ах, как это интересно и поучительно! — заметил Ардеа.
— Что делать, мой друг! Впрочем, этот вопрос мы только отложим на время; а в настоящую минуту я хочу сказать кое-что о том, как вам следует вести себя, и вручить вам подарок, который вы должны поднести царице.
— Посвятив князя в различные правила этикета, употреблявшегося при дворе царицы Тары, Сагастос передал ему затем шкатулку, в которой лежали вуаль из ткани Сама и гирлянда хрустальных цветов селенитов.
Разговор их был прерван докладом, что подан ужин, который затянулся так долго, что вслед за выходом из-за стола утомленные путники тотчас же ушли спать.
Когда Ардеа проснулся на следующее утро, маг уже уехал. Подававший ему одеваться слуга доложил, что князь Меру ожидает его к первому завтраку.
После этой утренней трапезы, состоявшей из различного мяса и плодов, Меру предложил князю показать ему помещения своих жен, а затем прокатиться по городу.
Крайне заинтересованный таким странным семейным бытом, Ардеа с радостью пошел за хозяином дома.
Пройдя длинный ряд роскошных зал, они опустились по лестнице и очутились во дворе, похожем на тот, который Ардеа видел накануне, и на котором был разбит сад.
Прямо против дворца высился фасад другого дома. Семь маленьких портиков вели в апартаменты княжеских жен, и у шести из них двери были открыты настежь, седьмая же дверь была заперта, что означало, что помещение пустовало.
На женской половине дворца царило гораздо большее оживление, чем на половине князя. Слуги и служанки шныряли взад и вперед; а в тени большого дерева играли под надзором нянек два мальчика и девочка.
— Это мои дети, но от разных матерей. А вот тот мальчик, в синем платье, — мой наследник, — сказал Меру, целуя очаровательных крошек, которые, завидя отца, подбежали к нему.
В эту минуту в одной из дверей появилась высокая и стройная молодая женщина в розовом одеянии. За нею шла няня с грудным ребенком на руках.
Увидав Меру, молодая женщина подошла к нему и низко поклонилась. Тот поцеловал ее, а потом, представив ей князя, спросил:
— Ты вышла гулять, Сентала?
— Нет, я иду за кое-какими покупками, — ответила она, поклоном прощаясь с мужем и его гостем.
— Это моя шестая жена! Как красива она, неправда ли? — с гордостью спросил Меру.
— Ваша супруга очаровательна! Но простите, князь, за нескромный вопрос, — часто-ли приходится вам ссориться, испытывать сцены ревности, словом, переживать всевозможные несогласия между супругами?
Меру удивленно посмотрел на него.
— Нет… никогда! Из-за чего им ссориться? Все мои жены равно одарены, имеют одинаковое помещение и пользуются равными доходами; повар отпускают всем один и тот же обед или ужин, и в их распоряжении, на равных правах, находятся мои виноградники.
Я построил для них в горах семь отдельных вилл, в которых они проживают во время сильных жар. Наконец, я сам по месяцу принадлежу каждой из них, по очереди. Дети же находятся при матери и никто, кроме меня, не смеет вмешиваться в их воспитание.
Нет! Благодаря Бога, в моем доме всегда царит мир и согласие; а так как мои жены все молоды и красивы, то я одинаково всех люблю, и никому не отдаю первенства, даже если бы в душе и предпочитал которую-нибудь из них, — весело закончил Меру.
Из сада они направились к выходу, где их ждал экипаж, похожий на римскую колесницу. Меру и Ардеа долго катались по городу, который не представлял, впрочем, ничего особенного и очень походил на столицу раваллисов. Только здесь магазины были рассеяны по всем улицам, а в центре города был устроен большой рынок, напомнивший князю центральный рынок в Париже.
Заметив, что Ардеа с любопытством рассматривает товары, их разгрузку, продавцов и покупателей, Меру тихо объехал кругом всю площадь.
По дороге им попался большой восьмиугольный павильон, обративший на себя внимание князя. В открытые двери видна была обширная зала, заставленная большими клетками, в которых что-то шевелилось, но что? — Ардеа никак не мог рассмотреть из-за теснившегося вокруг народа. Многочисленная толпа, преимущественно женщины, входила и выходила из павильона.
— А здесь что продают? Или тут… — Ардеа, видимо, подыскивал слова, — показывают редких животных?
Меру полунасмешливо, полуудивленно взглянул на него.
— Животных? Ха, ха, ха! Нет, здесь выставлены на показ и продажу неверные мужья!
— Мужья!? Живые люди? Но это невозможно, — удивился он.
— Войдем, и вы сами убедитесь, что это возможно. В отношении супружеской неверности закон у нас очень строг.
— И к женщинам тоже?
Суровое и жестокое выражение мелькнуло на лице Меру.
— К женщинам закон относится еще строже. Жену, уличенную в неверности, я могу с позором, палками выгнать из дворца и публично продать в таком-же, как этот, павильоне, а если не найдется покупателя, то я имею право ее убить.
— И вы подвергаетесь тому же, если измените одной из ваших жен?
— О, нет! Всякий муж-хозяин, т. е. такой, который дает приданое и содержит своих жен, может изменять им, сколько ему угодно, — гордо ответил Меру. — Но мужья, входящие в дом женщины и получающие содержание от нее, обязаны хранить верность. Кроме того, жена не может убить мужа, так как мужчина — выше женщины. Закон дает ей только право подвергнуть его телесному наказанию и затем продать.
Меру сошел со своим спутником с колесницы и вошел в павильон, где стоял гул от говора, криков и ходьбы. Теперь Ардеа увидел, что середина павильона более занята двумя рядами больших клеток с металлическими решетками. Попадались и пустые клетки, но большая часть была занята, и внутри на кожаных подушках сидели мужчины, преимущественно молодые и красивые; но были и пожилые, и даже один старик, имевший страшно угнетенный вид.
Над каждой клеткой виднелась дощечка, с именем неверного супруга и его продажной цены.
Скрывая из осторожности чувство отвращения и негодования, внушенные ему этой позорной выставкой, Ардеа с любопытством осмотрел злополучных пленников.
