Контролер замуровал их заживо.
В полной тьме хрипы Мойры казались громче, тяжелей. Потом она стихла, прислонившись головой к плечу мужа. А он сидел на кушетке, прижимая к себе ее обмякшее тело, и старался дышать неглубоко, прикидывая в уме, на сколько можно растянуть остатки еды, воды и дыхательной смеси.
— Инспектор под тебя копает, — негромко сказал дядя Фима, нагнувшись над Бой-Бабой и посветив фонариком на стояк электроснабжения перед ней.
Астронавтка, сидевшая на корточках в темноте дальнего дока с отверткой в зубах, вздрогнула от неожиданности и чуть не повалилась на задницу.
Выплюнув отвертку в руку, она сердито сказала охраннику:
— Людям нельзя находиться на поврежденных участках. Только роботам и модифицированным. Уходите немедленно. Для вашего же блага.
— Сейчас уйду, — согласился дядя Фима. — Только имей в виду: инспектор вбил себе в голову, что это ты обездвижила корабль и порешила тех двоих.
— Гениально, — Бой-Баба положила отвертку на пол и вытерла вспотевший неожиданно лоб. — Он что, был у Майера?
— Нет, — охранник присел рядом с ней. — Он ко мне пришел. Сказал, это Йос меня ему порекомендовал. Вот я и думаю: к чему бы…
Он вздохнул и потер фонариком переносицу, пустив луч света высоко вверх во тьму, на переплетение переборок. Бой-Баба внимательно смотрела на него.
— По-моему, — наконец заговорил дядя Фима, — он либо играет в сыщика… хотя это у него неубедительно получается…
Бой-Баба хмыкнула и недоверчиво покачала головой.
— Либо, — продолжил охранник, — он пытается отвлечь внимание. Чье внимание? Ответственного за безопасность, вот именно. Мое то есть.
— И зачем? — Бой-Баба поднялась на ноги, подняла тряпку и принялась обтирать инструмент.
Дядя Фима нахмурился:
— Этого я пока не понимаю. Если не предположить, что Рашид и Кок — дело рук нашего землячка Электрия.
Охранник расстегнул чемоданчик и протянул Бой-Бабе руку. Та принялась подавать ему инструменты, которые он аккуратно укладывал внутрь.
— Ну как, пообвыкла? — спросил он ее неожиданно. — Техперсоналом летать не жмет?
Ее руки остановились. Бой-Баба посмотрела на охранника. Тот наклонил голову набок и смотрел на нее вопросительно.
— А что? — настороженно спросила она.
Дядя Фима покачал головой:
— Да так… интересно. Я не раз замечал в полете, как ты у Йоса только что штурвал не вырывала. Кофе мостику подает, а сама на пульт управления глазом косит. Капитанские замашки у тебя остались, факт.
Бой-Баба смутилась:
— Да нет… просто иногда со стороны виднее, когда пилот делает ошибки. Я и так старалась смолчать. А что, — озабоченно сомкнула она брови, — он тоже заметил?
Дядя Фима уклончиво повел головой:
— Возможно. А Йос не такой человек, чтоб смиренно сносить унижения. Тем более — от техперсонала. Вот и Электрий наш Инспекторович говорит, что это Йос ему посоветовал со мной поговорить… Интересно, да? — Он поднялся. Заботливо положил ей руку на плечо. — Ты тут закончила? Если с чем помочь, ты скажи.
В горле встал ком. Она нагнула голову. Почему охранник вечно себя ведет, как будто хочет показать: он относится к ним как к равным? Разве он не видит, что жизнь ее и Живых кончена? Что они больше никогда не выйдут в космос на своем корабле, за собственным штурвалом?
— Уходите, — проговорила она сквозь стиснутые зубы. — В поврежденных помещениях могут находиться только роботы и модифицированные индивиды. Людям на участки, представляющие угрозу для жизни, доступ запрещен.
Дядя Фима поднял на нее голову:
— Ты уже говорила.
— Ну так зачем? — она вырвала у него отвертку и чемоданчик и сама стала укладывать. Потрясла головой. — Почему вы все время себя ведете, как будто мы с Живых такие же, как все люди? У меня это уже вот тут сидит! — рубанула она себя по горлу.
Охранник наблюдал за ней с улыбкой. Поднялся, вздохнул, отряхнул брюки. Подобрал фонарик.
— Поживешь с мое, тогда поймешь, зачем, — тихо сказал он. — Или Майера спроси. Он тоже… повидал всякого. И всяких.
Бой-Баба замолкла. Ей уже было стыдно за свой взбрык. Человек как лучше хочет. Разве он виноват, что она каждую ночь с горя башкой об подушку бьет — железной своей башкой.
— А что Майер? — спросила она неловко, чтобы загладить вину.
Дядя Фима кивнул на припаркованного рядом робота-исследователя. Уселся на выпяченной членистой ноге, посверкивающей металлом, и похлопал по ней: садись. Она села рядом.
Охранник посветил фонариком в закоулки дальнего дока. В полутьме очертания покрытых брезентом машин и транспортеров казались чужими.
Он помолчал. Смотрел перед собой в пустоту и размеренно тер ладонями колени. Бой-Баба тихонько сидела рядом и ждала. Дядя Фима опустил голову, взъерошил одной рукой седые волосы. Посмотрел на нее. Наконец разлепил губы и проговорил:
— Если Майер тебе ничего не рассказывал, то, наверное, и мне лучше не надо. Это не моя тайна. Хотя какая тайна, — усмехнулся охранник. — Просто сил уже нет смотреть, как Йос его доводит. Забыть никак не может.
Он помолчал.
— Простить Йос Майера не может, — наконец проговорил он.
Дядя Фима уселся поудобнее, прислонившись спиной к оранжевому корпусу робота.
— Устраивайся, красивая. История это долгая.
* * *
— У Майера всегда хватало завистников, — начал дядя Фима, — но ты же его знаешь: все у него хорошие, все порядочные. Поэтому, когда ему предложили регулярную халтуру возить поселенцев на базы Общества Соцразвития, Тео только обрадовался. Помогать людям будет! — усмехнулся охранник. — Покажет им космос! Они даже планировали прогулки в космос для пассажиров устраивать. Майер очень удивился, когда никто из них не захотел лезть в скафандры.
Охранник смотрел перед собой, вспоминая.
— Они — ты, конечно, знаешь, — на Троянце тогда ходили в космос. На самом первом. Майер, Йос, Кок — царство ему небесное — и Питер Маленький.
— А Рашид? — спросила Бой-Баба.
— Рашид! — дядя Фима возмущенно взмахнул руками, чуть не потеряв при этом равновесие. — О Рашиде и речь. — Он помедлил. — Но не сразу. Я тогда не собирался работать с Майером, — продолжил он после паузы. — У меня были свои дела, с другими людьми. Люди эти платили очень хорошо. Это я сейчас охранник-мордобой, а тогда ты бы меня и не узнала. Кстати, оно и к лучшему. Потому что кто меня тогда узнавал, долго после этого не жил.
Он помолчал. Потер ладонями колени, подбирая слова. Наконец заговорил снова:
