от которого в жилище всегда сухо и прохладно. И повадился к ним в небольшое селение некий Визау наведываться, сердцеед да пройдоха. Он мох этот плотный целыми телегами выменивал на сланцы да еду. И уж не знаю, чем он Лину зацепил, но спустя период, или поменьше, родился у неё сынок. А Визау тот так и не прошёл с ней обряда семейного, отчего Лину селяне-то и изгнали потом. Села она свою тележку педальную, что ей Визау подарил на день рождения сынишки, когда тому периода[2] два было, и укатила куда глаза глядят. Но буквально через оборот приехал Визау, со своим помощником, и, узнав, что Лина уехала, бросился на её поиски.
Элав тяжело вздохнул и посмотрел пронзительным взглядом на Лэви, который сидел не шелохнувшись, понимая, что слышит что-то очень особенное.
Вздохнув несколько раз, Элав встал, достал из ящика небольшой кувшин с густой изумрудной жидкостью и налил в две чаши. Протянув одну из них Лэви, он тихо сказал:
– Дальше, чтоб рассказывать, мне надо малька хмельного инджи отведать, чтоб духу набраться… Ты со мной уж выпей за компанию, Лэви.
Мужчины подняли чаши, в знак приветствия друг друга, и выпили залпом. Лэви с непривычки немного задохнулся, но быстро утёр струившийся пот, несмотря на то что сидел только в одной тунике, и тряхнул головой.
– Забористый сироп, – слабо улыбнулся он, и виновато добавил, – Но, не люблю его, уж если честно. Прости, мастер… Так что там дальше то?..
Элав причмокивая после выпитого, махнул рукой, прокашлялся негромко, и продолжил:
– Так вот… Нашёл Визау Лину только спустя пол оборота… Идя по следам телеги, услышал он громкий детский плач среди густых зарослей болот… То, что увидел он, так и не смог потом до конца мне объяснить, потому что его взору предстала ужасающая картина. С его слов я с трудом понял, что тележка провалилась в болото наполовину, в одном месте из которого, покрытые огромными клубками змей, были видны раздутые руки. Визау, тогда мне сказал, что сразу узнал эти руки, потому что на одном из запястий он увидел браслет из ракушек, что он когда-то подарил Лине… Малыш Флэм заливался плачем, застряв в высоких кустах…
Лэви, на последних словах просто оторопел и с ужасом смотрел на Элава, который, опустив голову, заговорил дальше:
– Всё это рассказал мне сам Визау, когда еле добрался до нашего селения, оказавшегося ближайшим, где он первым повстречал меня и попросил о помощи. Сам Визау нёс мальчонку и уже еле шёл, потому что, когда он выдирал сынишку из густых кустов, одна ядовитая тварь всё же смогла укусить его за ногу. Я сразу же отвёл их обоих к себе в жилище и позвал старого лекаря, который осмотрел Визау и сообщил, что уже слишком поздно и жизнь его заканчивается. За оставшийся оборот этот бедняга рассказал мне всё, что помнил о себе и о своей Лине, клятвенно попросив заботиться о сынишке. Вот так у меня и появился Флэм… И потом я часто замечал, как он почти отпрыгивает от мотков верёвок, что часто лежали возле ворот в мастерскую. Вот тогда я и понял, что тот клубок змей остался в памяти Флэма на всю его жизнь, без какой-либо связки с той бедой. И если бы я только мог себе представить, что густые кусты второй раз спасут жизнь Флэму...
В повисшей тишине вдруг прозвучал слабый голос:
– Может тогда меня тоже черви уберегли?
Элав с Лэви вскочили и увидели, что лежащий на кровати Флэм, слабо улыбаясь, смотрит на них.
– Мальчик мой! – подскочил к нему Элав. – Ты пришёл в себя! Как же я счастлив!
Флэм взял руку мужчину и прижал к своей груди со словами:
– Не корите себя, мастер Элав, что отпустили меня в Полунгар. Это мне нужно было, чтобы перевернуть мою жизнь и начать её заново. Теперь же хочу попросить у Вас прощения, за всё, что я наделал подлого. Вы ведь сами знали о моих делишках…
Флэм закрыл глаза, собираясь с силами и мыслями, а Элав, утерев набежавшие слёзы, тихо зашептал:
– Пустое это всё, мальчик мой. Ты жив и скоро силами наполнишься, да за дело возьмёшься, что тебя сразу на ноги поставит. Товара-то ты вон столько привёз! Его наменяв, нам махов[3] пять работать не потребуется, – натужно хохотнул Элав.
– Нет, мастер, – снова открыл глаза Флэм, – я вообще тáк жить не хочу… А если и буду… жить… то теперь это будет по-другому… И спасибо, что про родителей моих рассказали, чтобы мне знать какого я роду-племени.
Элав с досадой качнул головой и присел на кровать к Флэму, который так и не убрал руку мастера от своей груди.
– Эх… Не так я хотел тебе о них рассказать, да всё время выжидал, – сипло произнёс мужчина. – Ну, что уж сделано, то сделано.
– А вам, дядька Лэви, я отдельные слова благодарности хочу сказать, – повернул Флэм голову к ездоку, что стоял, глядя на юношу с печалью. – Для меня большая честь, что именно Вы привезли меня домой, и я этим буду дорожить и гордиться всю свою жизнь, – и уже обращаясь к Элаву, Флэм добавил, – Мастер! А знаете ли Вы, кто перед Вами стоит?
Элав удивлённо посмотрел на Лэви, а Флэм продолжил:
– Так вот, это самый что ни наесть первопроходец по ездовому промыслу во всём Полунгаре и Сальдаре, вместе взятых. Это он проходы оседлал, вместе с отцом Хлады.
И тут словно что-то всколыхнуло сознание Флэма, и он, застонав негромко словно от зубной боли, отвернулся и выпустил руку Элава.
– Что с тобой, Флэм? – встрепенулся мужчина.
Лэви, поняв причину вырвавшегося внезапно стона, показал ладонью Элаву не трогать парня. Мастер отошёл от кровати, вытирая пот, шумно выдохнул и сказал уважительно, но чуть шутливо:
– Я прям теряться начал. Флэм – «зовущий»! Лэви – первооткрыватель! Сейчас я опахало принесу, чтобы духоту немного разогнать, а то тут прям дышать нечем стало.
Флэм, услышав про опахало, повернулся, внимательно посмотрел на мужчин, и со слабой улыбкой начал зов:
– О, черви, свет несущие! Прошу вас о помощи! Не поскупитесь и освежите мои руки и ноги! Взываю к вам, со всей силой сердца! Одарите чудом своим! Привнесите в наше жилище прохладу и наполните его свежестью! Не оставьте меня
