– Дала-а, – вновь протянул Степан, оглядываясь. Он привык, что дома у друга всегда бардак. Но сегодняшний бардак был бардаком с большой буквы. – У тебя здесь что, монголо-татары с нашествием побывали?
– Подожди секунду, – Лаврушин, не выпуская из рук самовара, шагнул в комнату. Степан последовал за ним. И обмер.
Дело было даже не в том, что в комнате царил уже не Бардак, а БАРДАЧИЩЕ. Но то, что возвышалось в центре комнаты, вообще нельзя было назвать никакими словами.
Итак, мебель была сдвинута в угол. В центре расположилась фантастическая по глупости, абсурдности и откровенному сумасшествию конструкция. Высотой она почти доставала до потолка, диаметром была метра полтора-два. Пробовать уловить в дичайшем нагромождении деталей какую-то систему – занятие бесполезное. Не было этой системы. И смысла не было. Зато были можно было различить отдельные элементы, из которых и состояла эта ХРЕНОВИНА (иного слова в голову Степана как-то не пришло). А угадывались в ней: бочка из-под соленых огурцов – центральная часть конструкции, трубка от душа, знакомый бидон, из которого немало пива пито, небольшой ржавый двигатель внутреннего сгорания, выхлопная труба вела на улицу через окно, панель от стереоприемника, магнитофон «Весна», а так же мелочь – змеевики, клеммы, разноцветные провода, табличка от троллейбуса номер чсетырнадцать.
– Дела-а, – протянул Степан. – Ты точно спятил, солнце мое.
– Нравится? – ставя самовар на пол, самодовольно осведомился Лаврушин.
– Потрясающе!
– Только самовара не хватало.
– Ты чем здесь занимаешься? – с опаской спросил Степан.
Он со страхом думал, что у его друга очередной приступ творческой горячки, а тогда – запирай ворота.
– Я над этой штукой три месяца работал, – доверительно поведал Лаврушин. – Времени все не хватало с этой институтской текучкой, вот и сел на больничный.
– Что это за жуть ты сотворил?
– Генератор пси-поля. Торжество энергоинформационных технологий. Двадцать второй век!
– Это генератор? Вот это? – Степан ткнул в машину пальцем,
– А чего удивляешься? – с некоторой обидой спросил Лаврушин. – По-твоему генератор должен обязательно сверкать никелем и пластмассой? У меня нет денег на это. Уж чем богаты.
– Ты хочешь сказать – эта коллекция металлолома работает?
Лаврушин пожал плечами.
Степан протиснулся боком к дивану, зацепился джинсами об острый край обрезка трубы, со стоном чертыхнулся – джинсы были новые. Упал на мягкие продавленные подушки. И занялся любимым занятием – назиданиями:
– Лаврушин, эта штука не работает. Такие штуки вообще не работают. Такие штуки выставляются на экспозициях «Творчество душевнобольных».
– Конечно, не работает, – охотно согласился Лаврушин.
– Ну вот. ЧТД. Что и требовалось доказать.
– Сейчас самовар подсоединю – и заработает.
– Самовар, – простонал Степан.
– От служит отражателем пси-поля, которое и откроет тоннель в иной пространственно-временной континуум.
– Ага. А я – марсианин. Прибыл в СССР для организации совместного предприятия по разведению розовых слонов.
– Считаю иронию здесь неуместной, – хозяин квартиры поднял валявшийся на полу чемоданчик с инструментом, открыл его и принялся за самовар. Тот под ударами молоточка приобретал овальную форму. Попутно Лаврушин объяснял, что и как. Выражение на лице гостя менялось: недоверие сменилось полным неверием, а затем и страхом, в голове билась цифра «03» – там, кажется, высылают за душевнобольными.
Из объяснений явствовало, что психологическое поле, создаваемое человеком, может реализовываться в параллельных пространствах, число им – бесконечность. Каждая мысль создает свой материальный мир, живущий, пока эта мысль длится, по задумке автора, а затем переходящий в свободное плавание. Если должным образом генерировать пси-энергию, можно попасть в эти производные миры. Притом легче попасть в тот мир, о котором думают наибольшее количество людей. А чем заняты головы большинства людей?
– Это дверь в телевизионный мир, – подытожил Лаврушин.
– Какой бред, – с восхищением произнес Степан. – Всем бредам бред.
– Легко проверяется. Сейчас мы испытаем генератор.
Лаврушин решил, что довел самовар до кондиции. Отделан он был плохо, на корпусе – вмятины, но, похоже, для целей, которым был предназначен, годился. Изобретатель присобачил разъемами самовар к аппарату рядом с будильником за шесть рублей двадцать копеек, который резко тикал.
– Начнем?
– Начинай, – насмешливо произнес Степан, скрестивший руки на груди. Он пришел в себя. И решил, что дуровоз вызывать нет смысла. Просто Лаврушин увлекся очередной идеей. Вот слезет с нее – и вновь будет достойным членом коллектива, законным квартиросъемщиком, членом профсоюза.
Лаврушин распахнул дверцу шкафа, вынул заводную ручку для автомобильного мотора, засунул ее в глубь аппарата.
– Двигатель на десять лошадей, – сказал изобретатель. – Приводит в действия вращательные и колебательные элементы.
Он дернул несколько раз ручку. Двигатель чихнул несколько раз и с видимой неохотой завелся. Аппарат затрясся, как припадочный. В его глубинах что-то закрутилось, заходило ходуном.
– Жду чуда, – саркастически произнес Степан.
– Подождешь, – Лаврушин обошел генератор, лицо его изображало крайнюю степень озабоченности. Он сунул руку в глубь аппарата, начал чем-то щелкать.
– Давай, покажи, – подзадоривал Степан.
Тут комната и провалилась в тартарары.
* * *
Степан зажмурил глаза. А когда открыл, то осознал, что сидит не на диване в лаврушинской квартире, а на потертых гранитных ступенях старого дома. И что по улице несутся стада иномарок – больших и маленьких, БМВ и Мерседесов, «Фордов» и «Рено».
Народу было полно – по большей части смуглые, горбоносые, кавказистые, одеты одни скромно, другие крикливо. Дома все под одну гребенку, в несколько этажей. Какая-то стойка со здоровенными кнопочными телефонами. Напротив афиша кинотеатра – полуголая девица целится в какого-то обормота маньячного вида из гранатомета. И везде – реклама, реклама, реклама – вещь советскому человеку чуждая и ненужная.
Степан посмотрел направо – рядом на ступенях сидела в обнимку парочка стриженных, с красными хохолками, во всем черном, с медными бляшками молодых людей неопределенного пола. Молодые люди обнимались и целовались с самозабвенностью и отстраненностью, они не замечали ничего вокруг. С другой стороны стоял Лаврушин с заводной ручкой в руках.
– Дела-а, – Степан дернул себя за мочку уха, что бы убедиться в реальности происходящего.
