Николас помолчал.
– Алан, – проговорил он очень тихо, и директор подался к нему, всем видом изображая нежность и чуткость, – Алан, а сколько продолжаются ваши… сильные эмоции?
Йеллен сжал губы в ниточку и укоризненно покачал головой.
– Вы сильно рисковали, задавая этот вопрос, – сказал он. – Я мог обидеться. Но на вас, Ник, я, кажется, вовсе не могу обижаться. Особенно когда вы такой взъерошенный и несчастный. Я не буду вас долго мучить. Пару дней, неделю, максимум – две. Зависит от того, насколько интересным человеком вы окажетесь. Но за неделикатный вопрос вам всё-таки придётся заплатить.
Он протянул руку и хозяйским жестом тронул Николаса за подбородок.
«Это происходит не со мной, – думал Николас. – Не со мной».
Вокруг сияла роскошь летнего моря.
Тихие волны набегали на берег, шуршали галькой. Солнечная рябь слепила глаза. Над головой распахивался купол небес, который казался ещё огромней из-за круто выгнутого горизонта… По правую руку гряда причудливых скал выступала, как естественный волнорез, по левую – тянулся бесконечный пустынный пляж. У причала дремали белая парусная яхта и старинный моторный катер. За виллой поднимались невысокие, поросшие лесом горы. Кипарисы шумели на ветру.
Ветер трепал белую рубашку Йеллена, раздувал её, как парус. Исполнительный директор стоял на просторном балконе, опираясь на массивное мраморное ограждение, и смотрел на своего гостя.
Несколько минут назад они отобедали, директор вышел подышать воздухом и позвал Николаса к себе, но тот медлил. Йеллен не настаивал. Николас остановился в дверях и стылыми глазами смотрел на море, а директор разглядывал его самого.
«Это работа, – думал Николас, – просто очень неприятная и мерзкая работа. Но в конце концов, не такая мерзкая, как смертные приговоры. Я должен взять себя в руки. Скоро Йеллену надоест наблюдать за тем, как я дёргаюсь, и он начнёт раздражаться, а мне этого совсем не надо».
Он уставился в беломраморный пол и шагнул вперёд. «Как на казнь иду, – подумалось ему. – Нельзя так чувствовать. Нельзя принимать близко к сердцу. Вообще никак нельзя принимать. Йеллен очень наблюдателен, слишком наблюдателен. Если он заподозрит, что я испытываю отвращение… Да чёрт подери, он и так это знает. Пока что это его развлекает. Но я должен очень хорошо это скрывать».
– Очень хорошо, – сказал Йеллен, будто повторил вслед за его мыслями; под жарким солнцем Николаса обдало холодом. – Идите ко мне, Ник.
«Это происходит не со мной, – мысленно повторил тот, – не со мной».
Йеллен обнял его и крепко, жарко поцеловал в шею. Его руки прошлись по спине Николаса и остановились на талии. Йеллен не ласкал его, а ощупывал, как товар, словно удостоверяясь в должном качестве. «Вероятно, он нашёл качество удовлетворительным…» – мысли Николаса плыли и плясали, он чувствовал себя отдельным от собственного тела. Несомненно, господин исполнительный директор испытывал сильные эмоции. Глаза его весело блестели.
– Хотите правду, Ник? – вдруг сказал он. Голос звучал бархатно, ласкающе. – Может быть, вам станет… не легче, нет, но несколько проще, если вы будете знать правду.
Николас молча поднял глаза.
Йеллен отстранился и присел на ограждение. Загадочная улыбка бродила на его губах.
– Интригует? – спросил он и сам ответил: – Разумеется, интригует. Вы же понимаете, хороший управленец должен учитывать множество факторов. Я – хороший управленец. Моя правда подобна бриллианту. У неё много граней, и каждая важна.
«Новый Йеллен, – подумал Николас. – Какой-то по счёту, философствующий краснобай. Сколько у него лиц? Ровно столько, сколько требуют обстоятельства…»
Директор улыбнулся так, словно прочитал эту мысль. Николас ознобно повёл плечами.
– Уже очень давно, – доверительно сказал Йеллен, – не было так, чтобы я решал только одну задачу в один момент времени. Сейчас я тоже преследую несколько целей. Эгоистичное наслаждение – одна из них, я не отрицаю. Но кроме того, «Поцелуем» управляет ти-интерфейс. Вы же не думаете, что он читает только мои мысли.
«Так я и знал», – подумалось Николасу. Ему вдруг стало смешно. Ни злости, ни страха, один лишь смех.
– Интерфейс намного сложнее, чем полагает широкая общественность, – продолжал Йеллен. – Сложнее и тоньше. Поэтому-то Председатели Манты так одержимы желанием заполучить его себе. Знаете, что думает интерфейс о вас, Ник?
– Он что-то думает? – вырвалось у Николаса.
– А как же! – Улыбка Йеллена стала ослепительной. – Он говорит о вас удивительные вещи. Потрясающие вещи. Вы не просто полномочный посол. Я гадаю, случайность это или закономерность… Вы – часть ноосферы вашей планеты, неким образом идеально воплотившая в себе её особенности. Её неповторимое своеобразие. У меня дух захватывает, Ник. Последний раз я испытывал подобные эмоции, когда ухаживал за гендиректором, – и Йеллен тихо засмеялся.
«Вероятно, я должен чувствовать себя польщённым», – подумал Николас равнодушно.
– Мой долг – изучить вас со всех сторон, – заключил Йеллен.
Он сощурился. Лицо его стало лукавым и хищным, отталкивающим. Он снова преобразился в демоноподобную тварь, но это прошло мимо внимания Николаса. «Ти-интерфейс, – думал тот, – совмещённый с мощным ИскИном, они тут свихнулись на Сердце, запускать такое в производство…
– Бросьте эти мысли, – велел Йеллен, выпрямился и по-хозяйски притянул Николаса к себе. – И не стойте как манекен. Вы взрослый человек и большой начальник. Ваш замученный вид жалок, мне не нравится. Я хочу с вами поиграть. Изобразите страсть и нежность, Ник, будьте убедительны, и я не сделаю вам больно.
Николас закрыл глаза. «Отпустите меня, – умоляюще зашептало что-то внутри. – Кто-нибудь, ради Бога, заберите меня отсюда.
Нет. Никто не узнает. Эрвин не узнает. Никаких жалоб и возражений.
Я разведчик».
– Алан… – проговорил Николас.
– Да?
«Я это сделаю, – повторял он непрерывно, заглушая все остальные мысли и чувства. – Я сделаю, сделаю, я разведчик, я способен на всё».
– Подыграйте мне, – попросил он; Йеллен прижался щекой к его щеке, трепетно ловя каждый звук. – И мы оба получим удовольствие.
– О! – отозвался Йеллен и благодарно поцеловал его в губы. – Об этом я и мечтаю.
…У него были странные вкусы. Йеллен с потрясающей достоверностью разыгрывал нежную любовь и от Николаса требовал того же. Он явно испытывал отвращение к примитивным проявлениям жестокости, он действительно старался не причинять физической боли. Если бы их отношения не были сами по себе чудовищным унижением, можно было бы сказать, что он любовника даже не унижал.
