А как туда занесло Фервана Мадараспа? Да вот занесло…
Как только воздушная кавалерия вступила в перестрелку с манихеями, данные о бое автоматически ушли через спутниковый канал в штаб объединенного планетарного командования, а оттуда были разосланы по экстренной схеме «всем, кого это касается». Ближе всех к Малой Излучине находится лагерь имени Бэджада Саванэ и, соответственно, бивуак роты Мадараспа.
Егеря поспешили вначале прямо к месту боя, но потом, получив новое сообщение от Хвови, изменили курс и устроили засаду на пути отхода манихеев. Кстати, Мадарасп оказался совершенно прав: элитный эскадрон сел в лужу, показав, что пехлеваны-кавалеристы здесь много не навоюют. Ведь в конечном итоге манихеи были истреблены кинжальным огнем легкого оружия егерей, действовавших с применением новейших средств маскировки, а вовсе не мощным бортовым арсеналом кавалерийских вертолетов.
Впрочем, эти детали малосущественны. Важно другое: если бы сигнал тревоги застал роту Мадараспа в лагере нравственного просвещения, егеря не успели бы так быстро перехватить манихеев. Хвови мне этого не сказала, но я ведь тоже не круглый идиот и в состоянии провести собственный хронометраж!
Получалось, что рота Мадараспа в момент получения первого сообщения о нападении манихеев находилась за пределами лагеря. И не просто за пределами, а неподалеку от Стикса, южнее Малой Излучины километров на пятьдесят-восемьдесят.
А зачем?
Я-то догадывался зачем: егеря выполняли очередной преступный приказ майора Шапура, связанный с моей персоной. Либо труп мой искали, либо ходячий изможденный полутруп.
А вот Хвови об этом, по всему видно, не догадывалась. И никаких приказов относительно моей персоны ни от Шапура, ни от других начальников не получала. А если и получала — то в отличие от Фервана Мадараспа преступный приказ саботировала.
Ведь Шапур, попросту говоря, хотел меня убить. А я не убился — благодаря чудесному стечению обстоятельств.
Правда, из-за слепого ранения предплечья осколком крупнокалиберной пули я оказался на волосок от смерти. Как объяснили мне клонские врачи, вода Стикса, проникнув в рану, вызвала цепную реакцию, в ходе которой мои эритроциты постепенно начали превращаться в патологические клетки неизвестной природы.
Ну, может, врачи говорили «неизвестной природы», чтобы не выдать очередной секретный секрет, не знаю. В любом случае результат цепной реакции ожидался быстрый и прискорбный: летальный исход в течение ближайших трех часов.
К счастью, разжижитель, синтезированный клонскими врачами и именуемый у них недобрым словом «ликвидатор», входит в полевой медицинский комплект любого клонского бойца, воюющего на Глаголе. На ранних стадиях ликвидатор может прервать цепную реакцию мутации кровяных телец, и, если только еще не слишком поздно, пациент получает шанс выжить.
Хвови Аноширван, приняв меня на борт вертолета, первым делом вколола мне этот спасительный эликсир. Два одноразовых шприца по десять кубиков: один в плечо, другой — в шею. В результате этой процедуры я, кстати, сразу же потерял сознание, что избавило меня от необходимости прикидываться немым идиотом. Ведь я ни в коем случае не хотел, чтобы кавалеристы опознали меня до возвращения на базу.
База Второго Народного кавполка оказалась, к счастью, далеко за пределами зоны ответственности майора Шапура. Полк базировался в столице Глагола, если только можно назвать столицей военный городок, выросший вокруг космодрома (охотно допускаю — единственного на планете). Там же находился и центральный госпиталь.
Врачи, верные клятве Гиппократа, продолжили борьбу за мою молодую душу, которая и после инъекций ликвидатора рисковала отправиться прямиком в объятия демонов из свиты Ангра-Манью.
Всю мою кровь откачали и временно заменили на так называемую голубую — перфторуглеродный раствор, способный в течение некоторого времени поддерживать кислородный обмен в организме. Пока моя душа парила на границе двух миров, из моей родной крови были отфильтрованы все молекулы воды Стикса, а также порченые тельца — «серые эритроциты».
Доктор Дарьюш (пышущий здоровьем весельчак с крашенными хной усами) подчеркнул, что вместе с прочей гадостью из крови были удалены и различные токсины, выброшенные тканями организма во время моего вынужденного голодания. За что медицине Великой Конкордии отдельное спасибо.
Наконец «голубую» кровь спустили, а мою обновленную залили обратно, домешав еще четыре литра синтетической для восполнения потерь.
Осколки крупнокалиберной пули из моего плеча вынули, а дырку заклеили и зарастили. Но о подобной ерунде и сказать-то нечего. Такие операции сейчас умеет делать любой болван после трехмесячных фельдшерских курсов, был бы только под рукой исправный хирургический автомат.
Прикидываться немым больше не имело смысла, тем более я рисковал попасть под один из конкордианских законов об умственно несостоятельных существах. Поэтому, оклемавшись, я был вынужден рассказать о себе почти всю правду. Сперва — врачу Дарьюшу, а потом и ротмистру Аноширван.
Я исказил только обстоятельства нашего расставания с Ферваном Мадараспом и умолчал о разговоре с Сержантом на манихейском катамаране.
Теперь я с трепетом ожидал полного выздоровления и возвращения под юрисдикцию Главного Управления Лагерей в лице майора Шапура. А что делать? Просить перевода в другой лагерь? Как мотивировать просьбу?
А вдруг я, сам того не ведая, представляю такую угрозу Конкордии, что любой честный пехлеван, получив разъяснения Шапура, с удовольствием пристрелит меня прямо здесь, в больничной палате? А ведь Хвови тоже пехлеван честный, в этом нет сомнений…
Вот почему отвечать на вопросы госпожи ротмистра требовалось осторожно, очень осторожно!
Итак, почему я не вышел на дорогу с поднятыми руками? Да потому что боялся быть опознанным именно как Александр Пушкин и убитым — как Александр Пушкин! Вот почему!
А что же я ответил госпоже Аноширван?
— Дело в том, что я боялся быть опознанным как манихей. Я не знаю ваших инструкций. Вы могли открыть огонь без предупреждения. Как, кстати, впоследствии и сделали.
— Так я и думала. — Говоря это, ротмистр сделала выразительное лицо, чтобы я понял: подобное объяснение она считает сказкой для самых маленьких. — Ну что же, благодарю вас, гвардии лейтенант Пушкин. Вопросов больше не имею.
«Какой еще «гвардии»? Обычный лейтенант, к тому же младший. Из обычной строевой эскадрильи…»
Но я промолчал. Не принято поправлять старших по званию, в какой бы армии они ни служили.
