— Нет, не успел.
Моника озабоченно покачала головой:
— Ну как же так? Вам предстоит такой напряженный день!
Она открыла небольшой шкафчик в переднем сидении и достала из него поднос с серебряным столовым прибором и антикварной посудой.
— Нет, на голодный желудок нельзя, — бормотала она, укрепляя поднос перед Солом на специальных зажимах и расставляя на нем тарелки с едой. — Вот. Подкрепитесь, профессор.
Разглядев содержимое тарелок, Сол обнаружил на них все ту же неизменную жареную индейку, барбекью, кентуккского цыпленка и ломоть яблочного пирога. Брокколи на этот раз не было.
Лимузин с тихим шуршанием несся по разделительной полосе шоссе. Полицейские, изредка попадающиеся по пути, завидев машину с Солом, вытягивались по стойке смирно и застывали с приставленной к козырьку рукой в белой перчатке.
Неторопливо двигая челюстями и поглядывая в окошко, Сол предавался приятным размышлениям:
«Нет, все-таки я не зря торчал в лупиновской тюрьме столько времени. Стоило провести там столько лет, пережить несколько ревитаций, чтобы сейчас, пройдя через многие невзгоды, получить давно заслуженное признание. Нет, не зря ты прожил свою жизнь, старина Сол!»
Правда, время от времени ему приходила колючая мысль:
«А, может быть, это все-таки какая-то ошибка?..» — но он с негодованием отгонял ее от себя.
Все сомнения Соломона развеял огромный транспарант, натянутый при въезде в город: «ПАРИЖ ПРИВЕТСТВУЕТ ВЕЛИКОГО УЧЕНОГО СОЛОМОНА СИМПСОНА!»
На тротуарах появились толпы народа. Люди, размахивая маленькими флажками с эмблемой симпозиума, что-то скандировали.
— Вас встречают, — ослепительно улыбнулась Моника.
«Все это, конечно, хорошо, но не до такой же степени, — с тревогой думал Сол, глядя на собственные портреты, которые держали в руках некоторые демонстранты. — Может быть, они ждут от меня чего-нибудь особенного? А ну как появится настоящий Симпсон, мой двойник?»
Они въехали в Латинский квартал. Полицейские с трудом сдерживали напор толпы. Военный оркестр заиграл туш.
Лимузин остановился напротив входа в Сорбонну. Навстречу Солу заспешил грузный человек с лысиной на голове.
— Мсье президент Франции. Профессор Соломон Симпсон, — с достоинством представила их друг другу Моника.
— Жак, — протянул руку президент.
— Сол… — растерянно произнес Сол. Он не привык знакомиться с президентами. Все зааплодировали, умиляясь скромности «великого ученого».
— Оч-чень рад. Оч-чень рад, — повторял президент, пока они поднимались по лестнице.
Огромный зал Парижского университета встретил Соломона стоя. Когда, минут через пять, рукоплескания стихли, его пригласили занять почетное место в президиуме. Председательствующий встал и начал читать по бумажке заготовленную речь:
— Сегодня весьма знаменательный день для нашего древнего университета. Нас почтил своим присутствием величайшим ум эпохи — профессор Соломон Симпсон.
Зал снова зааплодировал. Сол мелко кивал головой и поглядывал по сторонам. Лица большинства сидящих в президиуме были ему откуда-то знакомы. Но сколько он ни напрягал свою память, никак не мог вспомнить, откуда.
— … Огромный вклад в мировую науку, — продолжал свою речь председатель. — И поэтому мы очень рады, что профессор Симпсон любезно согласился принять участие в работе нашего симпозиума и даже выступить на нем с докладом о своей новой глобальной теории.
«Ничего себе «новой». Где они раньше были, интересно», — самодовольно подумал Сол.
На трибуну вышел высокий человек в старомодном сюртуке и с длинной черной бородой. Он громко откашлялся и начал:
— Господа! Как известно, молекулярная структура химических элементов находится в строгой зависимости от…
Рассуждения ученого напомнили Солу текст из школьного учебника по химии.
«Он же говорит о периодической системе Менделеева. Более того… это сам Менделеев», — Сол вспомнил фотографию на стене в химическом кабинете реддингской школы. Это открытие потрясло Сола.
Когда Менделеев закончил свой доклад, в зале раздались редкие хлопки. Следующим вышел сухопарый блондин в белой майке с рекламой фирмы «Эппл Макинтош». Он долго разглагольствовал о сортах яблок и способах их выращивания, а потом неожиданно перешел к закону всемирного тяготения.
Это был… Исаак Ньютон. Его публика проводила еще более холодно, чем предыдущего оратора.
Затем на трибуну встал низенький человечек с копной седых кудрявых волос, одетый в мятые брюки и серый свитер с геометрическим рисунком. Его Сол узнал сразу. Это был его любимый ученый — Альберт Эйнштейн.
«Неужели и Эйнштейн не вызовет никакого интереса? Хотя они все говорят совершенно прописные истины, которые можно прочитать в любом учебнике… С другой стороны, как. им удалось собраться в одном зале, и главное, в одном времени? И вообще, что здесь происходит?!»
После перерыва, во время которого Моника отгоняла от Сола журналистов и любителей автографов, председатель объявил его выступление. Сидящие в зале в очередной раз вскочили на ноги и разразились овациями.
Сол встал на трибуну и подул в микрофон.
— Вообще-то я историк… — начал он. Раздался хохот и аплодисменты.
— И Т-поле открыл совершенно случайно… Аплодисменты.
— … Когда я был маленький…
Каждая фраза Соломона прерывалась овациями. Ему с большим трудом удалось рассказать об открытии Альфреда Крамера, о своих опытах…
Когда он закончил, зал просто рыдал от счастья.
После Сола слово взял президент.
— Я буду очень краток. Сегодняшний день, безусловно, станет поворотным этапом в истории нашей страны. Поэтому я хочу вручить профессору Симпсону высшую награду Франции — орден Почетного Легиона.
Он достал из кармана маленькую коробочку, подошел к Солу и прикрепил на лацкан его твидового пиджака небольшой орден.
Затем выступил какой-то известный астроном, который объявил о том, что одна из новых планет названа «Солсимпсон». Председатель Нобелевского комитета вручил Солу золотую медаль лауреата. Секретарь ООН под громкие одобрительные аплодисменты предложил считать следующий год — годом Соломона Симпсона…
… Сол полулежал на бархатном сидении лимузина, положив голову на колени Моники, которая ласково гладила его волосы, тихо шепча при этом:
— Бедненький мой… устал…
«Как хорошо, — думал Сол. — Я получил все, чего хотел. Всемирное признание, Нобелевскую премию… И даже женщина, молодая, красивая и умная, гладит меня теплой рукой по голове. Как хорошо… Ради этого стоило жить!»
