Мы — и прежде всего МагДа — изо всех сил поддерживали наши редкие ариекайские контакты. Мы много работали, работа стала для меня тогда анестезией от того, что я должна была почувствовать когда-нибудь позже: боль от оскорблений Эза, от случайно прочитанного письма Эрсуль. МагДа даже убедили кое-кого из наиболее сдержанных и сохранивших связность мыслей ариекаев прийти в посольство, не для паломничества к ЭзРа, а совсем для другого дела. Позже она, может, и отблагодарит их обрывком речи ЭзРа, тайком записанным без их ведома.
— Кое-кто из них понимает, что это проблема, — сказала Маг. — Эти ариекаи. По ним видно.
— Некоторые, — сказала Да.
— … у них там какие-то споры, какие-то…
— Некоторые из них хотят исцелиться.
Слухи ползли упорно, как грибок. Наши камеры по-прежнему носило по городу. Некоторых перехватывали антитела домов, появлявшиеся из них в виде сегментированных хищников. Но, убедившись, что никакой угрозы камеры не представляют, хищники оставляли их в покое. Репортажи рассказали нам о городе Хозяев больше, чем мы могли узнать за всю жизнь: слишком поздно. И всякое едва заметное движение, всё, что мы видели там, снаружи, не понимая, где именно и что происходит, порождало всплеск новых историй о забытых тайнах, о пятой колонне, о служителях в добровольном изгнании, о старых обидах.
На фермах огромные стада биооборудования продолжали приносить нерегулярные урожаи. Биомагистрали продолжали поставлять оттуда технику и еду. Зависимость была химической: тонкая струйка обратного обмена сочилась из города в краали ариекаев-селян. Те побросали своих подопечных и пришли в город, снедаемые внезапной жаждой звуков, которых они никогда даже не слышали. Их заброшенные усадьбы болели, чахли и голодали. Стада биологического оборудования, медтехники и строительных машин, похожие на перепоясанных носорогов производителей протеина и полимерных основ, одичали.
Когда их пастухи приходили в город, их никто не встречал. Сельские ариекаи заставали своих самых больных городских собратьев лежащими возле громкоговорителей, где те голодали в ожидании новой фразы. Мёртвым не воздавали почести. Если дома вокруг были ещё здоровы, то их животные размером с собаку съедали трупы; если же нет, то более медленные процессы внутреннего распада постепенно сравнивали мёртвые тела с дорогой.
Часто вспыхивали драки. Ломка и потребность в наркотике выливались у ариекаев в агрессию. В поисках языка ЭзРа больные бросались на что угодно. Ариекаи поздоровее, обычно из провинции, ещё топорщили веерное крыло, заявляя о своих агрессивных намерениях, но те, чья зависимость зашла уже очень далеко, не тратили времени на подобные формальности, а просто бросались на ошеломлённого противника и молотили его крыльями и копытами. Раз я видела, как в разгар такой драки включилась передача ЭзРа. Дерущиеся тут же обмякли в тисках друг друга, точно обнявшиеся братья, а кровь продолжала течь из их ран.
— Дела опять пошли хуже, — сказала Да. — Так мы заразим всю планету.
— Но это не единственное, с чем нам придётся бороться. — Это был Брен.
Он стоял в дверях. Подозрительно продуманная поза, как в раме.
— Здравствуй, Ависа Беннер Чо, — сказал он.
Я встала. Тряхнула головой, не веря своим глазам.
— Ах ты, чёртов блудный сын, — сказала я.
— Блудный? — переспросил он.
— Где ты был?
— Блудный в смысле сумасбродный? — сказал он. — Или кающийся? — Он улыбнулся мне, не без натянутости. Я не отвечала ему целую минуту, но потом всё-таки улыбнулась, во весь рот.
— Как ты попал сюда? — спросил кто-то из выдвинувшихся так недавно, что даже, под общий смущённый шёпот, добавил: — И кто ты такой? — Ра пожал Брену руку и хотел его приветствовать. Брен отмахнулся.
— Нам придётся бороться не только с ариекаями-беженцами, — сказал он. — Хотя они, безусловно, осложняют жизнь. — Он говорил монотонно и властно. — Есть ещё кое-что.
Правда, что он не говорил на Языке с тех самых пор, как умер его двойник, но некоторые ариекаи, — сентиментально, хотя и ошибочно, назовём их старыми друзьями, — всё ещё приходили и рассказывали ему кое-что.
— Думаете, никто из них не хочет всё исправить? — сказал Брен.
— Нет, мы знаем, — сказали МагДа, но Брен перебил их.
— Думаете, Хозяева сами не в ужасе? Конечно, думают они сейчас с трудом, но кое-кто из них всё же думает. Знаете, как они называют ЭзРа? Бог-наркотик.
После паузы я осторожно сказала:
— Догадка.
— Нет, — сказал Брен. Он оглядел комнату, прикидывая, кто в ней ещё помнит старое название сложного тропа.
— Это не костяной дом, Ависа. — И он постучал себя кулаком в грудь, в свой костяной дом. — Всё куда проще. Это просто правда.
— Ха, — неуверенно сказал кто-то, — вот тебе и религия…
— Нет, это не она, — сказал Брен. — Боги есть боги, а наркотики — наркотики, но здесь, здесь мы имеем дело с городом не простых наркоманов, а вроде как… верующих.
— У них же нет богов, — сказала я. — Как?..
Он перебил меня.
— Они знают о богах с тех пор, как мы прибыли сюда и рассказали им о том, кто это такие и что они делают. До нас они не могли говорить и про брюки, и про пустолёты, но теперь находят способы. И среди Хозяев есть те, кто готов на что угодно, лишь бы прекратить это. Их, может, и маловато, но лишь до тех пор, пока они не освободятся настолько, чтобы постараться освободиться ещё больше. Но если они это сделают, тогда да. Тогда они покончат с этим как смогут. Следует задуматься о способах, к которым группа решительно настроенных ариекаев может прибегнуть, чтобы… освободить… своих страждущих соплеменников.
Он снова пришёл ко мне в тот вечер, но уже без свидетелей, в мои комнаты. Он спросил меня, где моя подруга Эрсуль, а я сказала, что не знаю. Больше я в ту ночь почти ничего не говорила. Брену и самому было нечего сказать, но он пришёл, и мы всё же посидели, пока он говорил.
Я выходила из города. Трижды.
Посмотрев на ариекаев-иммигрантов из провинции, мы кое-что придумали. Были ведь такие, кто, ещё не покинув своих домов, уже начинал жаждать речей ЭзРа. Мы пошли к ним.
Наш летательный аппарат имел отверстия, в которые можно было высунуть голову и смотреть вниз, на землю. Аппарат испускал воздух порами своего живота, находившегося под таким давлением, чтобы отравляющая атмосфера снаружи не могла попасть внутрь. Я набирала полную грудь воздуха, а затем высовывалась и смотрела вниз.
В километре под нами лежали сельские угодья Хозяев. Плато, поля и простые массивные скалы, расколотые, с чем-то чёрным, вроде поросли, в провалах. Луга, пересечённые тропами, пестреющие жилищами. Снова живая архитектура: комнаты, подвешенные на газовых баллонах, следили за нашим полётом обычными глазами.
