7. Исповедь
Серый мрак — не то умерший свет, не то неродившаяся тьма. Легкость — почти невесомость, лишь намек на притяжение. Гиперпереход? Нет… Слишком реально.
— Говори, человек с Земли…
Нес был передо мной. Мягкий силуэт во мраке. Преступник и жертва.
— Мне мало одного слушателя, — прошептал я. В этой полутьме, скрывающей каюту инопланетного корабля, в этой тишине, где звуки казались противоестественными, можно было говорить лишь шепотом.
— Тебя слушают тысячи, человек. Говори. Те, кто вел корабли к Ар-На-Тьину, те, кто ведет их сейчас к Земле, — они слушают.
— Спасибо. — Я посмотрел во тьму. Там — внимательные глаза, Нес не лжет. Там — смерть Земли и галактики.
— Мы пришли к вам с добром, — слова возникали словно помимо воли. — Наша вина — мы не поняли разницы между нами. Не поняли того, что глубже поступков — не поняли причин…
Я видел то, о чем говорил. Так, словно был рядом. Так, словно кричал сквозь толстое стекло — не в силах докричаться и не в силах промолчать. Линкор «Миссури». Экспедиция к Фангу. Обмен информацией — будем честными, скажем всё. История — да, мы были жестокими, да, мы воевали. Ведь и фанги не всегда жили в мире? Литература, живопись… Избранно. Мы были плохими, мы стали хорошими. Вы тоже прошли через это, верно?
Внимайте голосу Земли. Учите ее прошлое — мы честны перед братьями по разуму. Мы обличаем войну — о, как мы ее ненавидим…
— Однажды, — говорил я внимающей тьме, — каждый человек задается вопросом: в чем смысл жизни. Думаю, у вас то же самое. Вот только ответы мы нашли разные.
В книге, которую я люблю с детства, есть простой ответ на вечный вопрос — человек живет для счастья. Другое дело, что для человека счастье — любовь, покой, богатство, знания. И трудно спорить с аксиомой — трудно даже усомниться в ней. Для вас целью жизни стала красота. То, что естественно — не безобразно. То, что отвратительно — недостойно подражания. Вы жили, навсегда решив, что красиво, а что безобразно. Пока мы не обманули вас.
Я замолчал, сглотнув застрявший в горле комок. Только ли вас мы обманули? А себя? Сколько красивых слов заставило меня стрелять в людей, сколько красивой лжи невидимыми нитями тянуло мои руки…
Ложь…
— Вы не понимаете, что это — красивая ложь. Для вас это бессмысленнее холодного пламени и сухой воды… — я запнулся, вспомнив Сомат. Вода бывает сухой. Чушь! — Но мы умеем лгать красиво — чтобы обмануть самих себя, чтобы успокоить совесть. Мы лгали себе — а обманули вас!
— Сергей…
Облако света во тьме. Лицо Неса в дрожащем мерцании — словно лицо утопленника, опутанное водорослями, в светящемся планктоне.
— Сергей, народ Фанга всегда знал: смерть — это некрасиво. Убийство — отвратительно. Какой бы ни была цель. Чем бы ни оправдывалась. Мы жили с этой верой — и убивший погибал от одного сознания отвратительности своего поступка. Так было всегда. Пока корабль Земли не принес нам новую правду, новую красоту, новую веру. В нашем языке эти слова едины — но я хорошо знаю ваш язык. Мы удивились. Мы смотрели ваши картины и читали ваши книги. Мы поверили. Вы правы. В войне есть своя красота. В смерти — свое очарование. В жестокости — своя правда.
— Нет. Нет, ты ошибаешься, фанг…
— Споришь? — быстро спросил Нес. — Я не беру в свидетели ваши книги — любой выбор несет на себе печать выбирающего. Этот… прибор… он ничего не скажет фангам — но для людей он… отражение… зеркало. Правильно?
В дрожащем облаке света ко мне плыла нечеловеческая рука с зеленой книжкой.
— Правильно, — прошептал я, беря у Неса «Книгу Гор».
— Читай… Вслух.
Раскрытые страницы — белый свет, который рождала, казалось, сама бумага. Колющая боль в глазах — пока сознание впадало в транс.
Можно побороть этот самогипноз. Можно пересилить Книгу — уверен. Но этого делать нельзя. И не потому, что фанги почувствуют обман. Ложь не может победить. Никогда…
— И настал час, — произнес я, глядя на ровные строчки, — когда мне пришлось выбирать.
Между черным и белым, между силой и добротой. Ибо не оказалось правды в словах поэта, и кулаки рождали лишь зло. Ибо я сражалась за добро, но все новое зло появлялось на свет. Дети, не знающие детства, взрослые, ненавидящие своих детей… И я взяла книги, которые шли со мной, и попросила их совета. Страницы открывались там, где хотел переплет, и глаза смотрели туда, где буквы были чернее.
Я читала — и путь шел лишь в одну сторону.
«Кровь хлынула на руку юноши, Ягг-Коша содрогнулся в конвульсиях и застыл…»
Добро из сострадания есть зло.
И я вспоминала о праведных войнах, и искала спасения…
«…Произведения о минувшей войне, одухотворенные талантом, занимают особое место. Сила их влияния на умы и сердца необыкновенна, и неудивительно, что они пользуются поистине всенародной любовью».
Я читала дальше — не веря тем, кто говорит о чужом.
«Рита выстрелила в висок, и крови почти не было. Синие порошинки густо окаймили пулевое отверстие…»
Добро из патриотизма есть зло.
— Нет! — я оторвал взгляд от книги. — Не так однозначно, фанг! Я помню!
Боль — как вспышка, как кинжал, вонзившийся изнутри. Я вновь смотрел в «Книгу Гор». Я подчиню ее своей воле…
Не так однозначно — говорила я. И спешила прочесть:
«Нет, нет, не может быть бессмысленно! Почему, зачем тогда всё? Зачем тогда я стрелял и видел в этом смысл? Я ненавидел их, убивал, я поджигал танки, и я хотел этого смысла!..»
Секундная мысль — не всё решает сила… И та же книга — как проклятие…
«Нет, у нас слишком много милосердия. Мы слишком добры и отходчивы. Чрезмерно».
Добро из патриотизма есть зло.
— Фанг, — я захлебывался в словах. — Фанг, это другое. Не смей. Не трогай того, что тебе не понять…
— Читай дальше, — после короткой паузы сказал Нес.
«Да, он их спас. В эти мгновения иначе как плетью и пулей действовать был нельзя».
Добро для идеи есть зло.
«…Рана на груди была не смертельной, пуля даже не пробила кости…»
Добро для знания есть зло.
Я отбросил Книгу — и она растворилась в темноте.
— Нес, вы поверили в насилие…
— Мы поняли — и оно может быть красивым.
— Нес, вы ошиблись. Мы лгали себе — чтобы оправдаться.
— Всегда?
— Всегда. С библейских времен и до наших дней. Мы искали оправданий — за то, что вынуждены убивать. За чужую боль, за свой страх. Всегда самые талантливые служили этой цели. Мы делали это красивым — чтобы успокоить совесть. Красота никогда не была главным — лишь инструментом, чтобы оправдать цель — идею, патриотизм, любовь…