– Они, – удовлетворенно кивнул человек в черном, шагая в комнату.
Лаврушин рывком притянул к себе «пианино».
– Стоять! – заорал гость.
Собака прыгнула на Лаврушина.
Но пальцы уже пробежались по клавишам.
Возник вихрь.
И на миг все потонуло в желтом мареве. Вокруг завертелись бескрайние, гигантские и в то же время неизмеримо меньше электрона пространства…
* * *
– Не секрет, что молодежь предпочитает жвачку «Риблес-ферми». Мы проводим опрос – почему?
– Что? – обалдевший Степан, слегка пришибленный броском через миры, смотрел на нахальную пробивную девицу, которая тыкала ему в лицо похожим на противотанковую гранату микрофоном.
– Устойчивый мятный вкус? Ощущение свежести? Что привлекает вас? – настаивала девица с вежливостью и тактом долбящего по стене тарана.
– Девочка, ты рехнулась? – спросил Степан.
Девица от такого обхождения едва не хлопнулось в обморок. Но быстро очухалась и устремилась к шумной компании молодежи – с гитарами, в обнимку друг с другом и с мотоциклами. И оттуда понеслись голоса, в которых был наивный щенячий восторг:
– Океан свежести!
– Неповторимо!
– Это классика! А я люблю классику!
– Нет, это как рок! А я обожаю рок!
– Они счастливы, что жуют «джуси фрут», – заключила вполне удовлетворенная девица с микрофоном.
Ее правда – опрошенные весьма походили на счастливых людей.
Друзья стояли на пригорке. Вниз уходил город. Бесконечный. Странный. Неестественный. И дурацкий. В нем были русские дворики и американские небоскребы. В нем старинные замки перемежались с дворянскими усадьбами. И в нем было полно чокнутых, рехнутых, прибабахнутых, мешком пришибленных, с пальмы уроненых и коленвалом по голове огорошенных жителей. Здесь не было ни одного нормального человека.
– Ну, попали, – горько вздохнул Степан.
– Куда? – спросил Лаврушин.
– А ты не видишь.
– Чего уж тут не видеть.
Да, все было понятно без слов.
– А дальше нельзя рвануть? – с надеждой спросил Степан.
– Конец вдохновению, – махнул рукой Лаврушин. – Оно не покупается.
– Пегас дрыхнет? Муза в запое?
– Ага.
– Значит, до следующей встряски? Этим инструментом ты пользуешься только когда совсем припрет.
– Скажи спасибо и за это.
– И опять бомжуем без денег и паспортов.
– С деньгами, – Лаврушин продемонстрировал пачки долларов, которые он схватил со стола перед тем, как был закручен воронкой.
– Живем, – кивнул Степан. – Пошли искать, где приткнуться.
Покоя в этом городе не было. Все кому-то что-то предлагали, всучивали. Улицы представляли из себя ряды бесконечных магазинов, офисов, лавок, торговых точек.
Шагу спокойно ступить было нельзя без того, чтобы не наткнуться на какого-нибудь бешеного. Ко всем лип репеем высохший тип в бедуинском наряде в обнимку с трехлитровой бутылкой шипящего и пузырящегося «Спрайта». Он схватил Лаврушина за руку и замогильно завещал:
– Я едва не погиб в пустыне. Правда одна – жажда твоя!
Он встряхнул бутылку, и в ней с новой силой вскипел газ:
– «Спрайт». Не дай себе засохнуть.
Над городом поплыли куда-то гигантские пачки жвачек, живо напомнившие об инопланетной угрозе.
Две девицы орали друг на друга благим матом:
– Я пользуюсь «Тампаксом». И я защищена!
– Сейчас оттаскаю за космы, дешевка! «ОБ» от «Проктер энд Гэмбл» – вот истинная защита в критические дни!
Скромно одетая тетка характерного рабоче-служащего вида отталкивала наседавшего на нее, похожего на валютного сутенера мужчину. Одновременно она прижимала к себе пакет с «Тайтом» и испуганно орала:
– Нет, я не поменяю свой «Тайт» на две упаковки обычного стирального порошка!
– Но вы подумайте! – не отставал «сутенер».
– Чистота – чисто «Тайт»! – отчаянно завопила женщина с уверенностью идущей на костер фанатички.
Все что-то тащили – под мышками, на тележках, волоком и в сумках. «Сони», «вискасы», «пэдди гри».
– Сбербанк – это вам не ва-банк. Сбербанк – гарантированная прибыль! – опять вцепились в Лаврушина – за очками чистенького молодого человека мутной сортирной жижей плескалось безумие.
Лаврушин с трудом отцепился от него, перевел дыхание и предложил:
– Пойдем, перекусим.
– Верно. Мне от переживаний всегда есть хочется, – поведал Степан.
Он забыл уточнить, что есть ему хочется и без переживаний. И вообще без относительно к переживаниям. Просто ему хочется есть – хорошо, со смаком.
Они прошли в «Макдональдс». Там было полно народу, дети и взрослые с тошнотворно счастливым видом жевали гамбургеры и впихивали друг другу в ротики кусочки. Человек за стойкой, увидев новых посетителей, возликовал:
– «Макдональдс» – весело и вкусно!
Долларами тут брали. Набив животы макдональдсовской пресной дешевкой и с грустью вспомнив роскошную кухню в «Ползучей звезде» и в «Атлантике», друзья отправились искать место для ночлега.
– Куда нас пустят, беспаспортных? – задумчиво сказал Степан.
– Зато с зеленью.
С долларами пускали везде.
Отель располагался на площади имени Проктора энд Гэмбла, в центре которой стоял памятник этому загадочному персонажу. Несколько этажей в здании занимали офисы. Поднимались к себе на этаж друзья в соседстве с целой толпой мужчин и женщин – они походили на манекены из витрин и самой природой были созданы для того, чтобы на них развешивали одежду и опробовали кремы и лосьоны. У всех в руках имелись папки или дипломаты.
Неожиданно девушка-«манекен», стоящая рядом со Степаном, отодвинулась от него и, брезгливо поморщив носик, требовательно осведомилась:
– А вы купили «Хэден Шолдерс»?
Так в былые времена вопрошали: «Ты записался добровольцем?»
– Ага, – рассеянно кивнул Степан.
И тут же заработал:
– Нет. Если бы вы купили шампунь «Хэден Шолдерс», у вас бы не было перхоти…
– Что?!
– А запах… Дезодорант «Собачий нюх» убьет запах пота и обеспечит вам отличное настроение.
– Припадочная, – грустно отметил Степан.
На счастье дискуссия развития не получила. Двери лифта раздвинулись, девица замерла у них на секунду, а потом, закатив глаза, жалко пискнув, свалилась на руки красавчику-атлету, стоявшему на площадке.
– «Олд Спайс», – жарко произнесла она. – Это одеколон для настоящих мужчин. Я вся твоя.
– Духи «Импульс», – восторженно заголосил атлет, и выдернул из кадки цветок, другой рукой придерживая полуобморочную даму. – Я реагирую на «Импульс».
– Тоже припадочный, – сказал Степан, когда двери лифта закрылись.
Остальные «манекены» сохраняли каменные лица.
