– «Олд Спайс», – жарко произнесла она. – Это одеколон для настоящих мужчин. Я вся твоя.
– Духи «Импульс», – восторженно заголосил атлет, и выдернул из кадки цветок, другой рукой придерживая полуобморочную даму. – Я реагирую на «Импульс».
– Тоже припадочный, – сказал Степан, когда двери лифта закрылись.
Остальные «манекены» сохраняли каменные лица.
Друзья с каждым отелем забирались все выше и выше. Их просторный трехкомнатный люксовский номер находился на тридцатом этаже.
Они вышли на балкон. День был летний, ласково-солнечный, без жары, но и без холодных порывов. Бесконечный город уходил за горизонт и терялся в неведомых далях.
– Мегаполис, – сказал Лаврушин.
– Страна рекламы бескрайняя и не имеющая границ, – горько усмехнулся Степан.
В дверь номера по-хозяйски забарабанили.
– Кто там еще? – недовольно произнес Лаврушин.
Он открыл дверь. И увидел мужчину с угрожающе-требовательным лицом.
– Вы знаете, что за удовольствия надо платить? – осведомился он. Его рука выразительно тяжелела в кармане хрустящего белого халата.
– А? – Лаврушин невольно отступил, ожидая худшего. Внутри у него все нервно подвело.
– Еда – это удовольствие, – прорычал гость. – После нее нарушается кислотно-щелочной баланс во рту. А это опасность кариеса.
Он молча уставился на Лаврушина, ожидая, что тот скажет в ответ.
– Ну? – вопросительно буркнул Лаврушин.
– Вам кажется, что от кариеса не убережешься. Но, – мужчина залучился ослепительной улыбкой и выкинул из кармана руку, в которой сжимал пачку жвачки, – сегодня мы имеем «Орбит» с ксилитом.
– До свиданья, – из-за спины Лаврушина выступил Степан и захлопнул дверь.
* * *
Здесь они задержались аж на три дня. К «пианино» Лаврушин не прикасался. Денег на жизнь было выше крыши.
Вокруг царил сюр. Все аборигены были довольны – кто «вискасом», кто «тампаксом», кто «марсом» и «кока-колой». Они жили достаточно напряженно – ни одной свободной минуты. Неутомимо кому-то что-то предлагали, что-то демонстрировали, что-то выкрикивали, в чем-то убеждали профессионально поставленными голосами. И при этом все белозубо улыбались. Это была страна улыбающихся дебилов, рай потребителей, людей, которым не нужно ничего, кроме шмоток, техники, косметики. И это были дисциплинированные люди. Они старательно владели «сони» и неутомимо чистили зубы рекламируемыми пастами, изводили французское мыло «Камель натюрель» тоннами и без устали вкладывали деньги в инвестиционные компании.
Время от времени Лаврушин тянулся к «пианино», но тут же, будто обжегшись отдергивал руку:
– Не могу.
Свободного времени была тьма. Друзья путешествовали по городу. Заходили в магазинчики на Памперс-проезде и в офисы на проспекте имени Пятилетия банка Империал, смотрели, часто не веря своим глазам, на причудливую суматоху.
…Магазин электроники. Продавец вцепляется в покупателя.
– Купите «Тошибу»!
– Но на нем же ничего не видно.
– Правильно. Он работает без перерыва уже девять лет, и просто надо стереть пыль с экрана.
Соскребает толстенный слой пыли с ЖК-экрана, за которым скрывается чистое изображение.
– Беру, – кричит покупатель.
…В универмаге на Степана кидается женщина с криком:
– Вы покупаете стиральную машину «Бош»?!
– Нет, не покупаю, – пытается возразить Степан, но хватка у женщины не по-женски железная.
– Вы купите ее! И каким порошком вы будете пользоваться?
– Зубным.
– Ах, нет. Только «Ариэль»…
– Мама! – восклицает рядом перепуганная девица, держа за рукав женщину. – Ты пользуешься этим моющим средством?!
– Да, дочка. А как может быть иначе?
– Но ведь «Фэри» требуется в два раза меньше!
– Правда? – пораженная мама застывает. – Но ведь так не бывает.
– Бывает, – расплывается в счастливой улыбке девица. – Даже я с этим средством стала экономной.
– Не верю!
– Давай поспорим на твою норковую шубу. Проведем эксперимент.
– Давай проведем эксперимент. Если это правда, шуба того стоит…
– Только в нашем магазине праздничные скидки на зимнюю одежду в сто двадцать процентов!..
В номере отеля тоже покоя не было. Сутра до вечера в дверь стучали, предлагали сотовую связь, компьютеры, мыло и прокладки.
Стук-стук. Две десятиклассницы на пороге – одна страшная как смертный грех, с бугрящимся лицом, другая – очень даже ничего. Та, которая ничего, восторженно орет:
– У меня раньше были прыщи.
– Правда? – обреченно вздыхает Лаврушин.
– Да, здесь, здесь и – здесь, – неприлично оттягивает она вырез. – Но я мылась «Клеросилом». А она не мылась, – кивает на подругу.
– Заметно.
Они горланят хором:
– Ты не мойся больше мылом. Забавляйся «Клеросилом». Бай-бай, прыщики…
Пять минут спокойствия. Тук-тук. Лучащийся человеколюбием субъект извлекает из твидового пиджака пластмассовую бутылочку, отодвигает хозяев, целеустремленно мчится в туалет и начинает чистить унитаз, приговаривая:
– Даже в чистом унитазе остаются бактерии. Только «Диди сэвэл» обеспечит настоящую чистоту. Если после него вы увидите там хоть одну бактерию, я слижу ее языком.
Тук-тук:
– Новая зубная щетка с бензоприводом – и вашими зубами можно будет перекусывать сталь!
Тук-тук:
– Раньше мои волосы были безжизненными и ломкими. А теперь я мою их новым бальзамом-ополаскивателем «Проктер энд Гэмбл», и вы не вырвите их и трактором.
Не пускать их было невозможно. Они были настырны, как иеговисты-агитаторы, и взяли за правило – не отступать и не сдаваться. Да и отшивать их было просто опасно. Когда Степан заорал на одного посетителя, что ему не нужно такое дерьмо, как «Мулинэкс», тот, удивленно вытаращившись, хлопнулся в обморок и пролежал в нем до приезда «скорой». Отказом или грубой репликой в отношении предлагаемого товара здесь можно было угробить. Поэтому приходилось выслушивать все это. Голова болела, и иногда хотелось кого-нибудь пристрелить, но – мечты, мечты…
Впрочем, после всех прошлых переживаний друзья чувствовали себя здесь относительно комфортно. Хотя бы никто ни за кем не гнался, никого не резали, мертвецы и маньяки не тревожили ночной сон, гестаповцы и милиционеры не орали: «Цель заброски, явки?»
И все было бы хорошо, если бы…
Они вышли на прогулку и неторопливо шли вдоль Липтон-стрит. Они с успехом отбились от десятого агитатора, предлагавшего средство против вшей, клопов и соседей.
– Смотри! – воскликнул Степан.
По Липтон-стрит неторопливо, проехал длинный черный лимузин. Он был похож на вышедшую на охоту боевую субмарину, которая нащупывала пеленг. Только пеленг был пока нечеткий. Иначе человек в черном плаще понял бы, что те, кого он искал – рядом. Рукой подать.
