Впрочем, даже эта элегантная деталь не была способна замаскировать прагматическую точность каждого движения вошедшей.
О, как хорошо я знал эту «фирменную» грацию! Так двигалась ротмистр Хвови Аноширван, медсестры в госпитале, все клонские женщины-офицеры…
Кабинку затопил сладкий аромат засыпающей розы — любимый аромат женщин Великой Конкордии. И что только они в нем находят?
Первая мысль, зарегистрированная моим, изрядно затуманенным парами алкоголя мозгом, была прямой, как лезвие опасной бритвы.
«Мы проиграли войну. И эта женщина сейчас снова заберет меня в концлагерь».
Я вскочил — как будто пружина во мне распрямилась. Сползла с моих ног и шлепнулась на пол тарелка с кедровыми орешками — к счастью, деревянная. Я попятился. Будь у меня пистолет…
Впрочем, пистолета у меня не было.
— Саша, что с тобой? — всхлипнула девушка.
— Со мной? — переспросил я, с трудом наводя резкость. — Со мной — ничего.
— Но у тебя такое лицо… Такое лицо! — Девушка прижала руки к груди в интернациональном жесте отчаяния.
И только тогда до меня дошло — передо мной не просто девушка в черном шелковом платье.
Передо мной не просто конкордианский офицер.
Передо мной Риши Ар. Подруга и соперница моей погибшей невесты. Свидетельница ее гибели. И какие дэвы принесли ее в Новгород Златовратный?
— Встань на путь солнца, Александр! — поприветствовала меня Риши.
Пожалуй, на то, чтобы научиться не вспоминать последние минуты на яхте «Яуза», я потратил столько же душевных сил, сколько некогда ушло у меня на то, чтобы научиться пилотировать истребитель. А это довольно много.
Может быть, меня можно назвать трусом.
Но трусом я себя не считаю.
Я обычный, без пяти минут — «средний». Будучи таким, нелегко вспоминать о том, как умирает девушка, которую ты любил и звал замуж. Потому что в смерти — даже на войне — нет ничего «обычного» и «среднего».
Исса умерла быстро. Торпеда ВТ-500, выпущенная нашим фрегатом «Норовистый», вошла в яхту с кормы. Не взорвавшись, она прошла через весь звездолет почти точно по главной оси и развалилась на куски в каюте для отдыха пилотской смены. Поток крупных осколков пробил переборку и прошел через весь ходовой мостик.
Исса почти не мучилась. Но видение раскинувшей руки девушки в окровавленном скафандре, судорожно хватающей последние в своей жизни глотки воздуха ртом, который вместе с головой находится в полутора метрах от туловища, — это видение неделю за неделей доводило меня до безумия.
Я не вспоминал это, нет. Но это вспоминалось само, контрабандой просачивалось в мои сны, водило сумасшедшие хороводы в моем подсознании.
«Почему ты не спас меня, Александр?» — спрашивала Исса в моих кошмарах.
«Ты видишь, что твои друзья со мной сделали?» — укоряла меня она. А я лишь мычал невнятицу ей в ответ.
А вот о Риши — о Риши я, бывало, вспоминал, и сознательно. Ведь она выжила.
Однако вопросы «где она?» и «что с ней?» я старался задавать себе пореже (исключая разговор с Ферваном). К чему их задавать? И уж конечно, мысль о том, чтобы связаться с ней, в мою голову не забредала. Во-первых, Риши была и оставалась вражеским офицером. А во-вторых…
— Ты не ждал меня, Александр? — спросила Риши, пожирая меня своими бездонными черными глазами.
— Ну… если честно… то… не ждал, — проворчал я, закуривая.
— Я понимаю, тебе тяжело меня видеть… После всего, что произошло.
— Ты очень проницательная девушка, Риши. — В моем голосе звучала издевка.
— Но, понимаешь, я подумала, что… — Риши спрятала глаза. — Может быть, мне уйти?
Каюсь, сначала я хотел сказать «уходи». Кадет Северной Военно-Космической Академии Александр Пушкин наверняка так и сказал бы. Но военнопленный Саша Пушкин после охоты на курицу в аномальных степях планеты Глагол начал смотреть на вещи шире. И жизненный принцип пилота Фраймана (тоже, кстати, покойного) — «все похрен в этом лучшем из миров» — Саша Пушкин проработал на собственной шкуре. В общем, этот второй Саша Пушкин нашел в себе силы улыбнуться.
— Не нужно уходить, Иришка. Лучше оставайся. Раз уж пришла…
Риши с облегчением вздохнула. Еще бы — проделать такой путь, чтобы получить от ворот поворот! Кстати, о пути. Одна мысль просто-таки не давала мне покоя.
— Послушай, Риши, — я перешел на полушепот, — я понимаю, Большой Муром — нейтральная территория. И все же… Мы с тобой — офицеры армий, которые ведут беспощадную войну. Бог с ним, с моим замечательным начальством… Меня беспокоит другое: как посмотрит на нашу встречу твое? Ты, конечно, в увольнении. Но ведь офицер и в увольнении не имеет права…
— Я больше не офицер, — упавшим голосом оборвала меня Риши.
— Ах, ну да… — Я хлопнул себя ладонью по лбу. — Ферван Мадарасп говорил мне, что тебя разжаловали в сержанты. И перебросили на должность инструктора «Атурана»… Правильно?
— Ферван? Ферван Мадарасп?
— Ты с ним знакома?
— Знакома. — Риши кивнула. — Была знакома. Несколько лет назад. Низкий человек…
«Скотина еще та!» — мысленно согласился я.
— Постой? Ты сказала — «несколько лет назад»? Но Ферван говорил, что видел тебя совсем недавно! Еще приветы мне от тебя передавал…
— Он лгал! — Риши гневно сверкнула глазами.
— Значит, ты не передавала мне приветов?
— Я скорее лишила бы себя жизни, чем передала тебе что-либо через человека, подобного Фервану Мадараспу!
— Но в таком случае откуда он знает, что ты стала инструктором «Атурана»?
— Я никогда не согласилась бы на должность инструктора, Александр, — нахмурилась Риши. — Тем более — у егерей. Не забывай: я настоящий пехлеван, из старинного рода! А не эти выскочки, чьи родители были произведены из демов!
— Так, значит, тебя не разжаловали по результатом расшифровки черного ящика с «Яузы»?
— Меня? Разжаловали? Напротив! Мне даже предлагали повышение в должности! Но я отказалась. Черный ящик с «Яузы» вообще не нашли… Что не сгорело в атмосфере, утонуло в океане Фелиции.
«А-а… Вот в чем дело! Значит, Риши крупно повезло! Едва ли ее стали бы повышать, если бы услышали наши с ней разговорчики… Ну да какое это теперь имеет значение?»
— Выходит, ты ушла из армии?
Риши сдержанно кивнула. Эстет, все еще живущий в моей душе, мимоходом отметил, что гнев очень идет Иришке. Когда она сердится, ее лицо обретает какую-то бесконечно притягательную живость.
— Просто так взяла — и ушла? В военное время? — Я был удивлен. — А как же Родина?
— Родина сейчас сильна как никогда. Моя помощь ей уже не требуется. Вдобавок у меня уважительная причина.
