Я буду сомневаться, теперь буду. Думать, взвешивать, оценивать — делать то, чего он добивался беседой. Вряд ли он ждет моего решения прямо сейчас, а значит, своей цели сегодня достиг.
— А как же ваш сын? Бенито? Вы не думали о том, что я… Его… Между нами ведь было много такого, за что я, имея власть, могу…
Это заявление вызвало у дона Кампоса приступ смеха.
— Юноша-юноша, какой же ты еще молодой и наивный!
Он покачал головой и выпустил жирную струю дыма от которой я чуть не задохнулся.
— Поверь жизненному опыту старого вора: будучи одним из крупных боссов, столкнувшись с вещами поистине великими и грандиозными, ты забудешь о детских обидах. Нет, помнить их ты будешь, само собой, но вот эмоции от воспоминаний исчезнут. Что тебе какой-то школьный враг, если от тебя будут зависеть жизни тысяч людей, если не десятков тысяч? Через твои руки будут проходить миллиарды, под твоим началом будет стоять целая армия не обремененных моралью людей, и рядом со всем этим какая-то школьная драка? Детская забава!
Я вновь поежился. К сожалению, дон опять прав.
— Ты не тронешь его, но не только поэтому, продолжил он. — Дело в том, что я стану твоим наставником, духовным отцом. А он — мой сын, а значит, в определенной степени твой брат. Когда я исчезну, ты дашь ему спокойно жить на оставленные мною средства, дашь вести свое дело, если таковое у него будет, как дал бы родному брату, и не позволишь никому мстить ему за мои грехи.
Это важно, Хуанито, это традиция. Я введу тебя в свою семью, ты станешь ее членом, а убить члена собственной семьи…
Он деловито покачал головой. Я его понял.
* * *
— Можете рассказать поподробнее, как это будет происходить? — вздохнул я, чувствуя, что желание встать и уйти, не слушая это дурацкое предложение, практически полностью испарилось. И хорошо это или плохо пока не знал.
— Торгуешься? — усмехнулся дон.
— Вникаю.
— Это правильно. Знаешь что, давай я лучше тебе расскажу свою историю, чтобы ты имел представление. Не хочу кормить обещаниями, которые боги могут не дать нам осуществить, а мой пример — это то, что реально произошло и чего не изменить.
Дон Виктор улыбнулся, что-то вспоминая.
— Много-много лет назад на перекрестье улиц Боевой Славы и Рафаэля Идальго работал один юный карманник. Это был везучий сукин сын, и своим везением он компенсировал ошибки и недочеты в работе, которые допускал благодаря юности. Но однажды везение сыграло с ним злую шутку: он украл бумажник у пожилого хорошо одетого сеньора не удосужившись посмотреть на того повнимательнее или попытаться прислушаться к интуиции, как должен делать любой настоящий уважающий себя вор. Поначалу все шло замечательно: украл, сбросил пластик, «поднималы» тут же его оприходовали, считали номера, сообщили куда надо. Но были в кошельке еще вещи: несколько золотых пластинок, визитки и голография молодой девушки.
Пластинки, разумеется, перекочевали воришке в карман, визитки он выбросил не читая, а голограмму оставил себе — на память. Чем понравилась ему та девушка — позже сказать он не смог даже сам себе, но факт, он это сделал.
Обчищенным им сеньором оказался сам Альфаро Белый Волк, команданте, держатель многих районов, включая тот, в котором он работал.
Воришку нашли через два часа, как и «поднимал», и «снимал». Но если «поднималы» и «снималы» открестились — не знали, чей пластик, то воришка этого сделать не смог.
Его распяли над столом, под которым зажгли парафиновую свечу, и на специальных механизмах медленно опускали вверх-вниз. И сквозь приступы боли, сквозь вонь от собственного горелого мяса мальчишка видел, как Белый Волк с умиленной улыбкой гладит вихри и локоны вынутого из его кармана изображения.
Это оказалась даже большей пыткой, чем пытка физической болью. В тот момент воришка осознал, что легкомыслие — смертный грех для вора.
Да, то была его дочь, Хуанито, дочь команданте. Мальчишку спасло то, что он положил ее изображение в карман. Его били тогда, сильно били, пытали, но сентиментальный старик сжалился над человеком, которому запало в душу его любимое сокровище…
Дон Кампос сделал паузу, расплывшись в улыбке.
— Я не любил ее, если хочешь спросить об этом. И она не понравилась мне с первого взгляда. То был простой и бессмысленный порыв юности — положить изображение красивой девушки в карман на счастье. Но после всё это стало не важным. Старик приказал мне на ней жениться, и когда я исполнил требуемое, взялся за меня всерьез, как за сына, обучая всему, что знал. А знал он немало.
Молчание
— Мафия — это люди, Хуан, в первую очередь люди. Есть хорошие, есть плохие; есть преданные, есть не очень; есть шакалы, есть львы; есть умные, а есть «бычье» и «мясо». Есть «камаррадос», сражающиеся на твоей стороне закона, а есть «красные» — те, кто тебя ловит или должен ловить и расстреливать. И разобравшись в этой науке, кто есть кто, научившись понимать людей, ты становишься на самую высокую ступеньку лестницы общества. Из доступных, конечно.
Старик Альфаро взял меня в семью, сделал ее членом. Затем долго и упорно, много лет, вбивал мне в голову науку управлять людьми, посвящал в дела, в их тонкости. А когда посчитал, что я готов, представил меня авторитетным людям, другим донам, на утверждение. На тот момент он сам стал доном, так как оказался единственным достаточно авторитетным команданте, кандидатура которого устраивала всех. Так я стал преемником хефе.
— Это обязательно? — спросил я. — Представление и все такое?
— Разумеется. Это важный шаг. Мафия — не монархия, в ней нет короны. Кто-то из донов сильнее, кто-то слабее, у каждого разное влияние и занимается каждый своим, но они — равные, они — высшее общество. И если общество не принимает тебя в свои ряды…
— А такое может быть?
— Разумеется. Конечно, запретить они не могут, но как правило, люди, которых это общество не приняло, не получают уважение и поддержку «снизу». А без авторитета, будь хоть семи пядей во лбу, ты долго не протянешь. Всегда найдется другой команданте, более достойный и сильный, желающий сесть на твое место.
Но доны видят людей, без этого им нельзя, я уже сказал. И достойных обычно в свой круг принимают.
Ну ничего себе закончики! Я непроизвольно сглотнул. Волчья стая, натуральная, со сложной многоуровневой системой подчинения. Готовая порвать на части любого, даже своего, если он не нравится большинству.
— А потом? После принятия в круг?
— Потом наставник постепенно сдает дела и уходит. На отдых. Исчезает. И то, куда он отправится — тайна. Его же преемник должен сделать всё, чтобы эта тайна так и осталась тайной, ибо очень многие пытаются отомстить за то, что тот сделал, будучи на вершине пирамиды. Дети заботятся об отцах, это нормально.
