еще сильнее, ограничено мое всеведение. – Он легонько усмехнулся. – И твое тоже. Видишь ли, мой предшественник отбыл, не поделившись со мной этим знанием. Знал ли он сам – вот вопрос…
Я мобилизовал мое слабое всемогущество и пришел в себя.
– Ну и как ты с этим живешь?
Совсем по-человечески Эрлик развел руками.
– Так же, как шахматист, ограниченный в своей игре количеством клеток на доске. Привык. Нет, теоретически я мог бы попытаться расширить пределы моего познания, если бы оставил свою должность лет этак на тысячу… Не могу, сам понимаешь. Нет свободного времени.
«Теперь у тебя есть я», – чуть было не вырвалось у меня хвастливое возражение. Но вместо этого я спросил:
– А почему ты выбрал в помощники меня, а не одного из этих… колонистов?
– А кто тебе сказал, что я не рассматривал каждого из них на эту роль?
И то правда: никто не говорил. Что ж, лестно. И страшновато по-прежнему. Нет, пожалуй, еще страшнее.
– Иначе говоря, если бы я тебе не подошел… – начал я.
– …то жил бы сейчас в этой колонии, – продолжил за меня Эрлик. – Или вернулся бы в человечество. Сам бы и решил, что для тебя лучше, но если бы ты выбрал человечество и любимую работу, то воспоминаний обо мне из тебя не вытянули бы ни ментоскоп, ни гипнотизер.
Я промолчал, сразу поверив.
– Кстати, еще не поздно отказаться, – добавил Эрлик, правильно оценив ту мутную суспензию чувств и мыслей, что бултыхалась и пузырилась во мне. Проницательный, черт побери! – Словом, решай. Сейчас решай.
– Пути назад не будет? – осведомился я.
– Будет. Но ты меня разочаруешь.
Трудно было не прыснуть, но я справился. Вот уж воистину цель всей жизни – не разочаровать тебя!
– Я должен попасть на Землю, – заявил я. Немного подумав, добавил: – И на Луну.
– Зачем?
– Попрощаться.
– Я спрашиваю, зачем тебе прощаться с Землей, если ты… а, я понимаю! Хочешь стать здешним колонистом?
– Нет.
– Тогда поясни.
– Если я приму твое предложение – а я приму его! – то в следующий раз попаду на Землю совсем в другом качестве. Это будет уже не то.
Мне показалось, что Эрлик незаметно перевел дух.
– Ты так думаешь? Ладно, валяй, но поторопись. Жду здесь.
* * *
Зачем, спрашивается, я летел от Луны к Земле подобно вульгарному планетолету, чего ради опасался, что сгорю в атмосфере, если мог поступить куда проще? Ну да, я не знал тогда, что уже могу, а чего еще нет. Осторожничал, пробовал воду большим пальцем ноги, прежде чем окунуться. Но окунулся и начал привыкать.
Теперь вроде привык… и что?
Только то, что стоило мне захотеть, как я оказался на земной поверхности, миновав уж не знаю сколько световых лет да еще две атмосферы – Реплики и Земли. Примерно так ребенок, только-только научившийся ходить, уже не тратит мыслительные усилия на каждый шаг. Он просто переступает ножками – топ-топ – и ковыляет куда вздумается.
Иногда ошибается. Как и я. Ледяные поля Антарктиды определенно не были тем местом, куда я хотел попасть.
Холодно? Пустяки. Я мог бы часами плавать в жидком азоте – хоть кролем, хоть брассом. Не получил бы удовольствия – это точно, но и стать хрупкой сосулькой мне не грозило. Разве что сам захотел бы… но что я вам, ненормальный?
Из Антарктиды я шагнул в Евразию, в тихий приморский городок. Там была ночь, и в черноте на пустом берегу совершенно как на Реплике ворочалось море, шлифуя гальку. У спуска к пляжу горел одинокий фонарь, мешая светить звездам, и мельтешили возле него ночные мотыльки, а за границей конуса света была какая-то особенно глубокая чернота. Из моря нехотя выползла рыжая луна, по воде от нее протянулась ржавая дорожка.
Я стоял на пригорке и размышлял о том, что давненько я не имел времени вот так вот постоять, вдыхая запахи, прислушиваясь к шороху гальки и ничего не делая. Собственно, и сейчас у меня мало времени, но немножко-то есть, а Эрлик подождет. Странно… я не испытывал особой радости от моего одиночества и безмолвного созерцания, – а как хотелось испытать! Ну море, ну лунная дорожка, ну запах йода – что тут такого? Обыденные явления, ничего вдохновляющего или умилительного.
Ну и чему я удивляюсь, чего, спрашивается, искал и не нашел?
Человеческое искал, ответил я себе, чисто человеческое, – а кто я такой теперь? В примитивной терминологии – полубог, то есть уже не совсем человек. Что-то приобретая, всегда что-то теряешь, и не говори, что ты этого не знал! Не хотел верить, это да, но кто ж тебя спрашивает о твоих подспудных желаниях? Есть только действительность, а она говорит, что остатки человеческого в тебе – всего лишь рудимент, причем временный. Можешь игнорировать его, можешь, наоборот, беречь и лелеять, но знай, что со временем он все равно рассосется и исчезнет.
Знаешь?
Знаю.
Мелодичный смех донесся откуда-то справа, кто-то там купался среди ночи – девушка, конечно, и не одна, а с дружком. Нагишом, надо полагать. Я невольно улыбнулся и понял, что рудимент во мне еще крепок.
Теперь дом. Вот он. Довольно далеко от моря, целых двадцать минут скоростной подземкой. Света в окнах нет, все спят. Под дальним от двери углом фундамента слабое место в грунте. Укрепить. Коррозия вот-вот проест подводящую водопроводную трубу. Восстановить. В подвале плесень, а в стропилах древоточец. Истребить. Архаичный электронный домоправитель сбоит и вот-вот сдохнет, собака. Дать старым элементам новую жизнь, а в нерациональное программное обеспечение лезть не стоит – специалист заметит и выпучит гляделки.
Так. Сделано.
Кухня. Ну, тут более-менее… Гостиная. Тоже норма. Один мелкий паучок, прикидывающий, не сплести ли здесь ловчую сеть, не в счет, вреда от него нет.
Спальни.
В верхней – сестренка. Спит без задних ног, пятнадцатилетняя бунтарка и ниспровергательница основ, и снятся ей, конечно, молодые красавцы. В ногах у нее свернулся клубком белый котенок-подросток, его не было, когда я улетал на Реплику. Котенок дергает ухом во сне – почуял меня, что ли? От кошачьих всего можно ждать. Нет, спит, и снятся ему подростковые сны: победы в драках с другими котами и молодые кошки толпами.
Нижняя спальня. Мама тяжело дышит во сне, с недавних пор у нее нелады с легкими. Это мы сейчас поправим… ну вот и готово, дыхание в норме. Что еще? Ага, опухоль. Ты о ней еще не знаешь, мама, а я даже не стану разбираться, злокачественная она или доброкачественная. Чик – и нет ее.
