— Как в Послограде? — спросила я.
— Все боятся, — сказал он. — Наверное, думают, что мы с тобой работаем на врага. По крайней мере, говорят, что так думают.
— На абсурдов? — переспросила я. — Но это же…
— Абсурд, да.
— Сумасшествие.
— Ты же знаешь людей, — ответил он. Люди всё равно будут болтать, даже если сами знают, что их слова полный бред. К тому же у них было право бояться. Абсурды приближались.
— Как ты его раздобыл?
— Перебрал все способы, — ответил Брен. — Подделку документов, взятку, запугивание, обман. Потом подкрался ночью. И увёл. Вот и всё.
— Наконец-то можно устроить настоящую проверку, — сказала я.
Брен достал из сумки чип.
— Вот, — сказал он. — Теперь этим парням будет чем взбодриться. Так что они не будут полностью зависеть от передач. И можно будет увести их отсюда.
— А всё-таки, для чего ты хочешь научить их лгать? — спросила Илл или Сиб. Я вытаращила на них глаза. Оказывается, они ничего не поняли. И связали свою судьбу с нашим планом только потому, что это был хоть какой-то план.
— Всё дело в том, что такое ложь, — сказал им Брен. — Как вы думаете, зачем нам уходить из города? — Они пожали плечами.
— Всё дело в том, как они воспринимают символы, — сказала я. — Я считала, что это невозможно изменить. И знаете, кто заставил меня передумать? Те ариекаи, которые уже это сделали. — Я показала на пленника. — Им удалось то, к чему Сурль/Теш-Эчер, Испанская Танцовщица и его команда стремились многие годы. Они открыли новый способ мышления. И теперь пользуются им для того, чтобы убивать нас.
Именно необычайная точность, с которой абсурды координировали свои нападения, и навела меня впервые на мысль. Они общались: как иначе можно было объяснить эффективность их убийственных операций? Оставшись без языка, они не могли оставаться без общности, и они строили её, даже если сами не отдавали себе в этом отчёт: каждый, наверное, считал себя обречённым на одинокое мщение, хотя убийства, которые они совершали коллективно, эту веру опровергали.
Я видела их жесты. Видела, как показывают грудными крыльями их командос или командиры. Абсурды придумали обозначать объект, тыкая в него кончиком крыла. Так они изобрели понятие «тот». Причудливому выступу тела, протянутой вперёд конечности они дали власть означать. И в этом крылся ключ. Из «того» родились другие беззвучные слова.
Тот. Тот? Нет, не тот: вон тот.
Каждое слово Языка значило только то, что оно значило. В нём не было места для полисемии и двусмысленности, а заодно и для других тропов, которые делали языками другие языки. Но идея «тотности» повёрнута во все стороны: она пуста, её можно наполнить любым содержанием, превратить во всеобщий эквивалент. «Тот» всегда заключает в себе и другого, не того. Избрав путь молчания и одиночества, абсурды произвели семиотическую революцию и породили новый язык.
Он был примитивен и не знал иного времени, кроме настоящего. Но его первичное, изначальное слово было двояким: оно подразумевало тот и не-тот. Из этого примитивного вокабуляра, из движущей силы содержавшегося в нём противоречия возникли другие понятия: я, ты, они.
Созданный ими код в корне отличался от точного изображения, к которому они привыкли с детства. Но аномальным был как раз Язык: новый примитивный способ изъясняться, топоча ногами и шевеля пальцами, был ближе к человеческой речи и приходился, по крайней мере, двоюродным братом большинству языков всех мыслящих тварей, разбросанных по бескрайним просторам иммера.
— Мы никогда не могли научиться говорить на Языке, — объяснила я. — Мы только притворялись. А абсурды научились говорить, как мы. Ариекаи в этой комнате хотят лгать. То есть иначе думать о мире. Не указывать на вещи: обозначать их. Я считала, что это невозможно. Но поглядите. — Я показала на того, кто хотел меня убить. — Именно это они и делают. Каждый раз, указывая на что-то, они обозначают. Знание далось нам дорогой ценой. Зато теперь можно не сомневаться, что ариекаи способны обозначать. И научить их этому, не отрывая им крылья, — значит научить их лгать.
— Сравнения приводят к… трансгрессии. Потому что могут отсылать к чему угодно. Даже несмотря на то, что в Языке всё буквально. В нём всё есть только то, что оно есть, и всё же я могу быть живым или мёртвым, звездой или партой, рыбой, чем угодно. Сурль/ Теш-Эчер понял, что так Язык стремится вырваться за свои пределы. Начать означать. — Вот почему он выбрал такую необычную стратегию лгать через нас. Я не взяла с собой книги Скайла, но я долго сидела над ними, училась по ним и спорила с ними и теперь знала, что мне нужно. — Им понадобилось причинить мне боль и накормить меня для того, чтобы я стала произносимой, потому что это должно было быть правдой. Но то, что они говорят теперь через меня… Это тоже правда, потому что они создают её сами.
— Сравнения — это выход. Дорога от называния к обозначению. Просто дорога. Но мы можем подтолкнуть их к ней, помочь им сделать первый шаг, и они пойдут. — Чем дольше я объясняла, тем лучше сама понимала, что говорю. — Пойдут туда, где буквальное становится… — Я запнулась. — Чем-то новым. Если сравнения хорошо справляются со своей задачей, они всегда становятся чем-то другим. Мы говорим правду потому, что сами становимся ложью.
Никаких парадоксов, хотелось сказать мне; это не парадокс, не нонсенс.
— Я больше не хочу быть сравнением, — сказала я. — Сделайте меня метафорой.
Мы слышали странные звуки и видели воздушные суда, покидавшие Послоград и город. В основном это были корвиды — сочетания биомеханических и бескровных технологий. Встречались среди них и покрытые шипами громадины размером с собор, старше, чем сам Послоград.
— Глазам не верю, неужели им удалось поднять их в воздух, — сказала я.
— Они не такие свирепые, какими кажутся, — ответил Брен. — Раньше это были исследовательские суда. Комедия! Даже, скажем это шёпотом, со всем арсеналом Бремена у нас нет шансов.
Когда-то вместе со своим двойником Брен работал в отделе тайных договоров. Там разоблачали шпионов и двойных и тройных агентов.
— Уайат был умён, — сказал он. — Он говорил о том, что было в его распоряжении, ровно столько, чтобы от недосказанности становилось страшно. Но это была ерунда.
Флот, тяжко покачиваясь в воздухе, улетал со своей безнадёжной миссией. Сняв эоли в комнате, которая выдыхала кислород, и поглядев на ждавших меня ариекаев, я поняла, как сильно я устала, и закрыла глаза.
