– Поехал Антихрист!
– Царевна Софья – та хоть русская.
– Бороды всем сбрил. Точно – супротив Господа пошел. С немчурой связался.
– Верно говорят – немец – то не человек, а черт.
– Вон, к Лефорту, поехал. Фу, глаза бы мои не глядели.
– Да тише ты. Давно батогов не пробовал!..
Тоскливый глубокий аккорд – и вот друзья в другом, мрачном и сыром городе.
Желтые петербургские дома. Спешит куда-то молодой человек, вид у него встревоженный, болезненный. Заметно, что он на грани безумия. Под пальто – топор. Родион Раскольников собственной персоной…
Следующий аккорд – грустно-насмешливый, таинственный, странный.
Патриаршие пруды. Спешит за трамваем человек. Что-то кричит, машет руками. А в трамвай пробивается огроменный черный кот.
– С котам нельзя! – кричит кондукторша.
Кот протягивает гривинек и берет билет.
Аннушка уже пролила масло…
Новый аккорд – на этот раз какой-то корявый, натужный, никчемушный.
Плещется синее море. На горизонте устроился античный город, вокруг него раскинулся военный лагерь. На берегу сидит тип, похожий на слегка облагороженного грузчика из супермаркета.
– Э, Афина, как мне одолеть эту дерьмовую Трою? – спрашивает тип по-английски.
– Тут, парень, надо котелком поработать, – объясняет смазливая разбитная деваха, которой в самый раз служить в престижном публичном доме.
– Ну как? Как подпалить задницу этому Приаму? – обхватив голову руками раскачивается из стороны в сторону «грузчик».
– Ну, Одиссей, понимаешь, можно сделать деревянного коня.
– Да ты чего плетешь? Кому нужен деревянный конь?
– Молчи, когда с тобой разговаривает богиня, – вдруг капризно взбрыкивает девица. – Сделаете коня. Скажете, что от меня. Я подтвержу.
– Ух ты, а дальше?
– А дальше…
Да, кто-то сильно потоптался по классике…
Чего только не насмотрелись Лаврушин и Степан, слоняясь по измерениям. Видели рокеров, которые гонялись на мотоциклах за Ромео и Джульеттой. Попали на улицу уездного городка, по которой как сумасшедшие, высоко вскидывая колени, метались полоумные жители и что есть силы визжали:
– К нам едет Ревизор!
Смотрели из кустов, как торговались о продаже вишневого сада.
Видели, как двое – пухлый бородач и долговязый лысый очкарик дрались из-за стула.
Видели, как в покосившуюся церквушку вели Хому Брута. И слышали потом крики, доносившиеся оттуда.
Были на площади, где пытались казнить укрывателей Ходжи Насреддина.
Лаврушин наслаждался своим могуществом. На него снова и снова накатывала волна понимания и узнавания.
– Куда мы скачем? – спрашивал Степан.
– Я ищу, – коротко отвечал Лаврушин, его взгляд рассеянно блуждал по окрестностям.
– Что ты ищешь, Сусанин?
– Я пытаюсь понять.
– Что ты пытаешься понять, Сократ ты наш?
– Хочу нащупать какое-то главное звено этих миров. Пока не вырисовывается. Но оно должно быть.
– Сколько можно?
– Вот найдем Цитадель…
Залихватская, разухабистая короткая мелодия – и вот перед друзьями мощеная камнем тесная улочка.
– Один за всех и все за одного, – орет один из мушкетеров, и начинается жуткая кровавая драка на шпагах…
Уродливый раздрай мелодии.
Толпа улюлюкает. Толпа счастлива. Толпа ликует. По помосту катится голова Марии Антуанетты…
В некоторых мирах они задерживались на день и более. Другие проскакивали, как скорый поезд захудалый полустанок.
– Я, кажется, нащупал ноту, – наконец, сказал Лаврушин, когда они находились в Шервудском лесу. Недалеко в стороне пели стрелы и лязгало железо.
Он вытащил «пианино» и задумался.
– Лаврушин, сейчас схватка досюда докатится. Давай поищем место получше! – нервно произнес Степан.
– Не мешай, – Лаврушин собрался, прикрыл глаза.
И потекла прекрасная мелодия. Что-то в ней было такое, что затрагивало самые тонкие струны души.
Возникла воронка. Засосала друзей. И выбросила в необычном месте.
– Дела-а, – прошептал Степан и натужно улыбнулся. – Дискотека.
– Это бал, деревенщина.
Они действительно находились на балу…
* * *
Хрустальные колонны взмывали вверх и расцветали там мраморными цветами, образовывая резные своды. В фонтане плескалась вода, подсвеченная синими и зелеными светильниками. Тяжелые, из бронзы и хрусталя, люстры отбрасывали на танцующих самые причудливые блики. Играла средневековая музыка.
И пары кружились в центре зала в странном, каком-то скованном, но все равно красивом танце. Кружились прекрасные дамы с высокими прическами, в длинных, шитых золотом и серебром, платьях. Кружились их кавалеры.
Более пеструю публику трудно было себе представить. Здесь присутствовали и подтянутые молодые люди в мундирах с эполетами и аксельбантами, и военные в форме времен второй мировой войны. На паре человек вообще были комбинезоны, которые лучше подошли бы для космических просторов.
Звенели бокалы. Лилось вино. Слышался веселый смех и шутки.
На возникших изниоткуда в уголке огромного зала друзей обратили до обидного мало внимания. Люди просто раздвинулись, кто-то вежливо поклонился им, кто-то сказал «Добро пожаловать». Оркестр грянул веселую мелодию.
Подскочил слуга в красной ливрее с золотыми вензелями.
– Рады приветствовать вас, господа, – он поклонился. – Я распорядитель. Ужин? Вино? Ваш заказ?
– А мы где? – спросил Лаврушин.
– Как где? – с легким недоумением, переходящим в тяжелые подозрения, спросил распорядитель.
– Что это за мир? – плюнув на все, попер напролом Лаврушин.
– Это Цитадель, – холодно произнес распорядитель. И тут его взгляд упал на «пианино». Он начал бледнеть, потом краснеть, наконец, нашел в себе силы низко поклониться и произнести: – Извините. Я должен был понять сразу. Еще раз простите. Конечно…
Он был смущен, растерян.
– Пожалуйте, – он поклонился и указал рукой перед собой.
Лаврушин пожал плечами. Возражать смысла не было.
Они прошли через зал. Некоторые, кто видел «пианино», видимо, знали, что это за штука, и их реакция не заставляла себя долго ждать – лица вытягивались, дамские ладони тянулись к воротам платьев или сердцам, губы что-то шептали.
За дверьми начиналась длинная анфилада комнат, обставленных старинной мебелью разных эпох. Прямо Эрмитаж – тем более украшенные росписями стены плотно увешаны картинами в золоченых рамах. Солдаты в красных камзолах, перепоясанные кожаными ремнями, разводили перекрещенные алебарды и распахивали двустворчатые массивные двери. На плечах служивых висели вполне современные автоматы.
Путь закончился в квадратной просторной комнате, где по углам на карауле стояло восемь человек, а один, судя по всему, старший, сидел за столом с золотыми кривыми ножками и водил гусиным пером по гроссбуху.
