– Что это ты там считаешь? Курсы валют? – поинтересовался Коля, когда я в очередной раз погрузился в свои расчеты.
– Веду учет симпатичных девчонок, – похоронным голосом сказал я.
– Ты чего? Серьезно? А как же Исса? – вытаращился он.
– Да пошутил я. Пошутил.
– Предупреждать же надо!
Коля хоть и был моим лучшим другом, а все-таки не понимал, что сколько-нибудь серьезный учет симпатичных девчонок Хосрова был для меня вещью такой же невообразимой, как, например, подача заявления об уходе из Академии по собственному желанию. Я просто не видел симпатичных девчонок. Их для меня не существовало.
А может быть так: все симпатичные девчонки Галактики в те дни как бы сконцентрировались для меня в одной-единственной – в моей Иссе.
Но Бог с ними, с чувствами. Оставим их поэтам или, на худой конец, психологам. Вернемся к клонам.
Второй отличительной чертой Хосрова была тишина. Как там было тихо!
Конечно, не так тихо, как у нас полярной ночью на Новой Земле, особенно если отъехать подальше от Академии и космопорта.
И не так тихо, как в горном Крыму смурным осенним утром.
А тихо особенным, мистическим образом. Там было тихо, как никогда не бывает в больших городах. И это при том, что в Хосрове, если верить справочникам, постоянно проживало двенадцать миллионов человек! Что, согласитесь, для столицы внеземной колонии очень даже до хрена. А ведь еще туристы?!
Ни криков, ни гудков, ни рокота-грохота вертолетов, а равно флуггеров, звездо– и планетолетов.
Не вопят дети, не скрипят подошвы неразношенных туфель, не шипит в бокалах пиво и даже собаки не лают!
Разве что прошелестит вкрадчиво монорельс, везущий трудящихся на работу. Да птичка с веточки что-нибудь прочирикает такое, очень ненавязчивое.
Сначала я думал, что тишина Хосрова – это вроде как обман слуха. И что я просто слегка оглох после космодрома, после трясущегося в атмосфере Вэртрагны «Дзуйхо», который, конечно, уже давно просится на металлолом.
Потом я думал, что все клоны на работе и потому шуметь некому. Но эта теория при ближайшем рассмотрении тоже оказалась реакционной.
Даже в разгар рабочего дня клонов на улице было полно.
Только вот в отличие от нашей делегации они предпочитали на улицах помалкивать. Лишь в крайнем случае они находили возможным сказать что-либо друг другу.
– У меня такое впечатление, что половина жителей Хосрова – глухонемые. По-моему, в «Чахре» с этим делом было как-то проще, – не выдержал я.
– Конечно, проще, – согласился Коля. – Так то ж на Ардвисуре. А это – столица!
– Ну и что с того? Тут что, языки всем отрезают?
– В умных книгах, – с педагогическим прищуром заявил Коля, – между прочим, написано, что Хосров – место, священное для каждого жителя Конкордии. Что помимо Народного Дивана в Хосрове расположен Атур-Гушнасп, он же храм одного из трех священных огней, он же Первый Храм, главная святыня клонов. А вблизи главной святыни, сам понимаешь, вести себя надо соответственно.
– А что, он где-то рядом? Этот Первый Храм? – спросил я, озираясь.
– По их меркам рядом! Километров двадцать – тридцать отсюда, – сказал всезнающий Коля.
Я присвистнул. Ни фига себе – «рядом».
– А что там, в этом Первом Храме?
– Ясное дело, Атур-Гушнасп!
– А по-русски?
– Тьфу, я же сказал: священный огонь. Один из трех наиглавнейших.
– Но у них же везде священный огонь! В гостинице, где нас поселили, на каждом этаже священный огонь имеется!
– Но этот священный огонь – самый священный огонь в Конкордии! – копируя обстоятельную тавтологичность клонской речи, заявил Коля. – Потому что он непрерывно поддерживается в храме с того самого дня, как земные колонисты высадились на Вэртрагне. Ибо в первый же день высадки колонисты на него наткнулись. Прямо посреди степи. Он там горел, нерукотворный. Чтобы он не погас, над ним сразу построили небольшой купол. Представляешь?
– Нет.
– И правильно. Потому что это – официально-поэтическая версия. А фактически, как мы понимаем, Атур-Гушнасп был зажжен во время первых звоночков ретроспективной эволюции местной колонии. Тогда же столица получила название Хосров, планета – Вэртрагна, а центральное светило системы – Зерван.
– Это ясно, – сказал я и посмотрел на часы.
До встречи с Иссой оставалось девяносто часов двадцать четыре минуты.
Программа визита, которую не то предложили, не то навязали нашему брату, оказалась насыщенной и напыщенной одновременно.
Это стало ясно уже в первый день, за завтраком, когда нам, кадетам, раздали папочки (из натуральной кожи!), в каждую из которых был вложен список ожидавших нас на Вэртрагне радостей жизни.
– Ты глянь, Пушкин, чего написано! – Это был Переверзев, он тыкал пальцем в папку. – Сегодня вечером – вручение медали «За Наотар»!
– Что это за медаль такая? В «Статутах», по-моему, ничего про нее не говорилось, – с полным ртом непрожеванного плова отозвался я.
– В «Статутах» и быть ничего не могло! Потому что медаль эта совсем новая! Мне вестовой Туровского вчера по секрету рассказал. Ввели ее месяц назад. Чтобы вы, герои, без цацек не остались. – Переверзев многозначительно подмигнул нам с Самохвальским.
– Да-да, и я такое слышал, – поддержал Терновой. – Аверс у нее по-русски надписан, а реверс – по-клонски!
– Так что, она и «встанькам» тоже вручаться будет, что ли? – вытаращился Колька. В кои-то веки он узнавал новость чуть ли не самым последним.
– А как же! Мы же вместе джипсов били! Дружбе – крепнуть! Разве забыл?
«Неужели мне и правда дадут медаль?» – подумал тогда я.
Вообще-то это было как нельзя кстати. В свете приезда Иссы, которая, как я уже заметил, неравнодушна ко всяким знакам квантитативного выражения воинской доблести. И в свете грядущего знакомства с ее родителями. По крайней мере, будет с чего начать разговор.
– А вручение состоится в Чертоге Доблести! Так здесь написано! – заявил Самохвальский.
– И что с того?
– В Конкордии в Чертоге Доблести награждают только самых-самых! Это у клонов как у нас Кремль!
– Ни фига себе! – в один голос сказали Терновой и Переверзев.
А я подумал: «Только бы не сорвалось!»
Не сорвалось.
В тот день я отошел ко сну, повесив на спинку стула свой мундир, украшенный первой медалью. Маленькой, золотой, незабываемой, как и все первое в нашей жизни.
Я долго и обстоятельно любовался приобретением и не сразу заметил, что за гостиничным окном уже занимается ультрамариновый рассвет Вэртрагны.
Конечно, на этот рассвет я глядел совершенно пьяными глазами – очень уж затянулась процедура «обмывания» медали, которую затеяли мы с ребятами.