Испанская Танцовщица сказал мне:
— Сейчас они придут, мы увидим/Сейчас они придут, мы поговорим. — Некоторое время я смотрела на него, потом кивнула.
— Ты поговоришь, — сказала я. — Мы поговорим. Они поговорят.
— Я хочу/Я хочу, — ответил он. Он издал два звука, которые ничего для меня не значили. Отрывисто бросил что-то на Языке, и его товарищи, Илл и Сиб и Брен вздрогнули и вскинули головы. Испанская Танцовщица попробовал ещё раз.
— Спасибо/Не спасибо, — сказал он. Я молчала. Что я могла ему сказать?
Появились первые абсурды. Летуны вихрем носились над местностью и наверняка видели нас, но, возможно, сочли слишком незначительной добычей, чтобы тратить на нас силы. Небольшой маневренный отряд неутомимых абсурдов возник на горизонте, двигаясь к нам. Мы были как натянутая струна. Кто-то сказал что-то насчёт плана.
Авангард армии, отряды, на километр или около того обогнавшие главные силы, увидели нас. Грохоча копытами по каменистой осыпи, они понеслись к нам, на ходу жестикулируя грудными крыльями, разделяясь на отдельные сегменты, которые складывались в клинья и окружали нас с боков, и всё это повинуясь безмолвной стратегии, которую они считали всего лишь яростью. Я слышала топот копыт. Потом стала различать оттенки кожи, изогнутые вилочки глаз, зазубренные кромки оборванных крыльев, готовое к бою оружие.
— Пора, — раздался чей-то голос, и я правда не знаю, принадлежал ли он мне.
Испанец сказал что-то так тихо, что я почти не расслышала, но, по-моему, это был не Язык. Он и другие вожди его группы революционеров сделали шаг, и с ними абсурд. Он вышел вперёд, поднял грудное крыло и встопорщил огрызок спинного так, чтобы его увечье было ясно видно. Он размахивал ими, как знамёнами. Он заявлял свой статус — я один из вас — он звал своих товарищей остановиться, он кричал всем приближающимся — подождите, подождите, подождите.
Но армия абсурдов не думала тормозить. Меня затошнило.
— Кураж, — сказал Брен по-французски. Я не улыбнулась. Зачаточный язык жестов, на котором говорили бескрылые, скрывала от них самих общая цель. Выстрел раздался из их нестройных рядов.
— Господи, — сказала я. Испанская Танцовщица, Испанская/Танцовщица заговорил голосом и крылом, а его бывшие товарищи мчались к нам, чтобы убить или изувечить его самого. Я подумала о том, что будет с ним, если оглушить его сейчас, когда язык приобрёл для него другой смысл. Жесты Испанца и абсурда значили для врага не больше, чем пляска перекати-поля на ветру.
Они не игнорируют, мелькнула у меня мысль. Они не понимают. Откуда им было знать, что мозги этих двоих отличались от мозгов тех, кого они уже изменили или уничтожили, откуда им было это знать? Я порылась в нашей поклаже.
— Покажи им своё крыло! — крикнула я Испанцу. — Покажи, что ты можешь слышать! — ИллСиб начали переводить, но Испанец уже раскрывал своё крыло, а за ним другие, все, кроме Даба и Руфтопа, которые сделали то же, только когда Испанец сказал им на Языке. Мимо просвистел ещё снаряд.
— Скажите Дабу и Руфтопу, пусть выйдут вперёд, — приказала я.
Я включила чип, и тонкий голос ЭзКела начал призывать нас к чему-то. Но оказалось, что все ариекаи уже слышали этот чип, и потому не реагировали на него больше, так что я, чертыхаясь, отшвырнула его.
— О, — сказал Брен. Он понял. Я продолжала шарить в мешках, пока абсурды не подошли так близко, что стало слышно их убийственное курлыканье. Чипы сыпались у меня из рук, но я, наконец, нашла что хотела. ЭзКел говорили: «Мы хотим сказать вам, что именно вы должны сделать…»
Для нас, терранцев, это был просто звук. Для Испанской Танцовщицы и других теперь это тоже был просто звук: было видно, как их спинные крылья дрогнули от любопытства. Но Даб и Руфтоп остались наркоманами. Резко дёрнувшись, они выпрямились, а потом сотряслись до самых глубин своего существа: было видно, как сила, похожая на силу притяжения, влечёт их к источнику звука. Они остолбенели.
— Да, — сказал Брен.
Я поставила другой чип. Даб и Руфтоп шатались, отходя от первых слов ЭзКела; новая волна звука подняла их и потащила за собой. Руфтоп закричал под действием того, что, как я поняла, было описанием деревьев.
Наш увечный ариекай продолжал размахивать крылом, Испанец и другие повторяли его движения, открывая и складывая свои спинные крылья, а между ними застыли в забвении Даб и Руфтоп. Я продолжала проигрывать чип.
— Хватит/Хватит, — сказал Испанец, и я подумала о том, как ужасен для него вид этого беспомощного стояния, напоминающего ему о том, чем он сам был ещё совсем недавно, как ему трудно видеть страдания своих товарищей, но не прекращала проигрывать чип.
Когда первые абсурды, одолев подъём, приблизились к нам с оружием наизготовку, сначала один из них, потом несколько, потом многие затормозили. Я поставила новый чип и услышала, как Брен сказал: — Есть.
В любой армии всегда найдётся солдат, который идёт впереди. Огромный ариекай, разинув в бессловесном вое оба рта, высоко вскидывая ноги, мчался на нас. Я вытянула вперёд руку с чипом, точно это могло его остановить. Его глаза таращились во все стороны, он видел нас всех по отдельности, и Испанца, и ариекая, нашего бывшего пленника, который дёргал руками так, как это делали абсурды, переговариваясь друг с другом, и остолбеневших Даба и Руфтопа. Если у меня были в тот миг какие-то мысли, то это, наверное, были молитвы. Смерть была близка.
И вдруг первый солдат остановился. Опустил свою брызжущую слюной палицу. Собрал в пучок глаза, открыл их и снова посмотрел на нас. Я продолжала играть голос ЭзКела. Вот уже несколько солдат замерли неподвижно. Со всей доступной мне жестокостью я заставила Даба и Руфтопа плясать от наслаждения. Абсурды, хватаясь друг за друга крыльями, жестикулировали или просто стояли и смотрели.
— Не останавливайся, — сказал Брен.
— Хватит/Хватит, — сказал Испанец, а Брен повторил: — Продолжай.
— Что?.. — спросила Сиб.
— Происходит? — добавила Илл.
Армия потерявших надежду, обозлённых существ в убийстве видела единственный способ изгладить память о собственной беспомощности и беспомощности своих соотечественников, ставших рабами голосов представителей иного вида. Это унижение стало пределом их отчаяния. Я заставила их вспомнить, какими они были сами, когда слушали голос бога-наркотика — такую тарантеллу ни с чем не спутаешь — но остальные-то ариекаи, с развёрнутыми спинными крыльями, все слышали и не реагировали.
Мозгам абсурдов не должны были быть свойственны сомнения. Неожиданно возникнув, они лишили их способности двигаться. Наш бывший пленник махал грудным крылом и шевелил обрубком. Остановитесь, кричал он, и многие в наступавшей армии его поняли, и были ошеломлены этим.
