разъярённый, отчаянный, лишённый всяких надежд. Дойдя до цели, он увидел одинокого мертвеца, увязшего в грязь у воды по самые колени. Беспомощный, лишённый возможности не только двигаться, но и добывать себе пропитание, он отчаянно звал на помощь — ещё одно доказательство присутствия у Поколения Четыре базовых инстинктов.
«Пара дней минимум — только этот дождь дал ему желанную воду и силы кричать, ведь я его не слышал до этого… И он ещё спрашивал, почему мне не нравится песня… Спрашивал же? Чёрт… Грёбаный Даммер». Уильям достал пистолет и нацелился в мертвеца. Тот, словно в предвкушении, замер, не издавая ни звука, не закрываясь руками, не пытаясь добраться до столь желанного куска мяса.
— Что, смирился уже? — кажется, промокшая кофта заботила уже не так сильно. — И правильно — только единицы выигрывают свой шанс, и только этим единицам известна радость победы, пускай только о них, парадоксально, и говорят все наивные идиоты… Знаешь, как это называется? — ответчик молчал, дождь лил. — Ошибка Выжившего — когда из общей картины известны только одни события, но они выставляются единственными произошедшими. Никто не узнает твоей истории, никто не запомнит моей — не наша это судьба. И он ещё спрашивает, как, хотя знает ответ… Ей нравилась эта песня. И ей нравилось жить. Но ничто, в конце концов, не помогло — выживают мудаки, как всегда. Ни один человек из того времени, ни один живущий псих не мог даже предположить того, что случится с миром… А она всё равно опиралась на песни тех, кому было не за что бороться, кроме призрачных проблем, — собеседник всё ещё молчал; Хан убрал револьвер в карман и развернул обратно к лесу. — Не нравишься ты мне. Удачно сдохнуть. Не подумал же, что я потрачу на тебя пулю? Брось — ты уже мёртв. Не стоило пить воды, если так хотелось побыстрее отключиться от обезвоживания.
* * *
Молвили мне, что вовек не взберусь я на гору.Some used to say that I'd never scale this mountain.
Три года назад, ровно после года работы на Чёрное Золото, Уильям из Джонсборо вернулся в Вашингтон. Его работодатели предложили ему сотрудничество с другой группировкой — Эволюцией, но те, в свою очередь, поставили ему условия, на которые он в здравом уме ни за что бы не согласился, а потому решил просто немного отдохнуть в родных ему стенах перед возвращением на юг.
Однако по приезде он узнал, что его Алиса — та самая женщина, что вела отряд детей, когда его подстрелили, и к коей он питал больше, чем просто дружеские чувства, была серьёзно больна: сахарный диабет принёс с собой симптом в виде туберкулёза лёгких, и состояние ухудшалось стремительно — она увядала и заражалась одновременно.
Но вот я там — закрыт их взор и задёрнуты шторы.Now that I'm close they shut their eyes and draw their curtains.
Она впала в горячку в последние четыре дня своей жизни. Большее, о чём она жалела, когда приходила в сознание — что не имела собственных детей, а потом тут же добавляла, что детям всё же не место в Новом мире, ведь многие из них умирали. Дана не раз ревела самыми детскими слезами, когда Алиса, выбираясь из бреда, невзначай называла её «дочей». Брюс, Алекс, Шерри, Боб, остальные — это было тяжелым испытанием для всех, и сдерживаться не получалось ни у кого. Особенно — после недавней смерти Джека «Гранта» Ламмара — ещё одной души и ещё одного старца того места.
Те, кто верой слаб, всегда предпочтут отступать.Those who don't believe will always encourage defeat.
В Новом мире всегда было, есть и будет место жуткому моменту принятия — осознанию того, что человек не выживет, и его нужно пристрелить лишь для того, чтобы он не обратился — чтобы потом не наблюдать, как тело дорогой, родной тебе души бродит по пустынным полям, превращаясь в гнилой скелет. Уильям не первым дошёл до этого принятия, не дошёл и последним, но сделать то, что нужно было, не смог.
В последний день остались он и Шоу — самые старые из всех Библиотекарей на Земле. Они стояли перед почти мёртвой, но ещё столь живой Алисой, и молчали. Уильям собирался уйти, оставив револьвер на столе, пока Даммер отговаривал его — он был уверен всем своим сердцем, что она проснётся в последний миг. Хантер его не послушал и пошёл прочь — то был единственный день его жизни, когда он не мог терпеть Библиотеку.
Они будут орать и браниться — всё свой фолд проклинать.They'll scream and shout and scold for the curse of the fold.
Она действительно проснулась — он узнал это по возвращению. Как утверждал Шоу Даммер: она сделала это только ради него — идиота и остолопа, что сдался в самый последний момент. Конечно, у неё были последние слова — обращённые к Уильяму, пускай за руку её и держал другой. Никто, кроме Шоу не знал этих слов, и никто не узнал. Старик затаил большую обиду на наёмника — обиду, которая принадлежала даже не ему, а сам наёмник, в ответ лишь возненавидел себя ещё сильнее, ещё глубже, чем когда-либо раньше, лишь краем души невзлюбив престарелого архивариуса — тот отделался разбитым носом за то, что вовсе не понимал глубину боли и проблемы, или не хотел понимать. Однако нелюбовь та, как и ненависть, жила сквозь года для обоих из них.
После смерти Алисы, вернее, ровно через день, Уильям к воротам Эволюции и согласился на то, о чём ему предстояло жалеть всю оставшуюся жизнь — на то, что после и стало его новым принципом: «За день до нашей смерти».
«Все умрут», — сказал однажды маленький Теодор Ромеро. «Все умрут», — повторил за ним Вейлон Тедарк, хоть и понял по-своему. «Все умрут», — прочувствовал на себе Уильям Хантер и понял, почему в жизни предыдущего обладателя той фразы «всех» было куда меньше, чем в его — он хорошо знал боль от утраты, и ненавидел её настолько, что предпочитал чувствовать одиночество. Наёмнику одиночество, в конце концов, не подошло, так что оставалась лишь боль и куча историй о потерях, из которых, будь он хоть немного лириком, получилась бы неплохая книга.
* * *
Айви стоял на пороге дома и смотрел вдаль. Промокший, он вжимался в свою куртку всей силой, но не уходил обратно внутрь. Увидев наёмника, медленно идущего
