препятствуя уходу со смертельной траектории. И, в конце концов, небольшими ручейками серое вещество начало вытекать вместе с кровью после третьего удара, заливая собою пол как в камере, так и вне её. Один из глаз Стефано нелепо растёкся по сломанной глазнице, будучи раздавленным собственным черепом, а второй лишь неуклюже вылетел, потеряв связь с нервом, и скатился на пол по щеке. Тело продолжало немного подергиваться.
Уильям Из Джонсборо не спеша оставил труп и подошёл ко второй камере. Да, он видел там тот же самый силуэт, который наблюдал вчерашним вечером — более испуганный, пораженный, ошеломлённый от того, что всё пошло не по-плану, но до боли знакомый. Охотник улыбнулся лишь на одну половину лица, смешивая яростный гнев с ненавистью и подошёл к камере вплотную.
— Матьез! — прокричал он голосом, максимально похожим на дядю второго судьи. — Я нашёл ключи! Давай-ка освободим твоего папашу.
На лице мужчины в ковбойское шляпе замерло выражение ужаса. Казалось, что даже если он и не слышал наёмника, то точно читал по губам. «Иду» — раздался голос сверху. Охотник лишь снял петлю с остатков головы и стал за углом лестницы — тем, что у камеры. Он был готов.
— Дядя Стефано, я здесь! Где?.. Боже!..
Прогремел выстрел — наёмник стрелял с пистолета раненого судьи прямо в ногу сыну зачинщика. Раздался стон, а петля так же быстро оказалась на шее парня. Уильям Из Джонсборо поднял паренька на ноги и, ударив под дых, подставил лицо прямо к стеклу в двери.
— Прощайся.
— Пап… — задыхаясь, ревел парень. — Пап, помоги… Мне б…
Пожалуй, он специально нацелился убийце прямо в темечко — чтобы пуля крупнокалиберного пистолета, которая, по его рассчётам, должна была прошить череп насквозь, не разбила стекло. Голова второго лже-судьи, которую человек из Джонсбоо до этого держал за те самые кучерявые волосы, осталась у него в руках. Вернее, верхняя её часть. Уши заполнил гул от выстрела. Где-то там — вдалеке, за стеклом, бился об дверь Жан. Вопил, молил, грозился, выл и рычал, как те самые трупы, но это не интересовало охотника — его взгляд остановился на небольших частях головного мозга, которые элегантно и медленно падали вниз, отлипая от верхней части черепа — к падающему телу. Парень очень быстро обмяк, очень быстро умер мужчина в камере, пускай его сердце всё ещё билось. В тот момент, когда Уильям открыл замок, единственное, на что хватило сил у Жана — это упасть на колени и попытаться собрать руками кровь, пока глаза заливаются слезами, — вновь оживить того, кому он посвятил целую жизнь. Наёмник достал из кобуры только что убитого пистолет.
— Скажи, стоила жизнь твоего сына того, что он мог занять в какой-то халупе главенствующую должность? — сказал он, наведя оружие судье на лоб.
Мужчина не ответил, а просто закричал. Протяжно, отчаянно, искренне — так кричали и кричат дети в своём самом раннем возрасте — когда ещё не умеют скрывать эмоций. Когда жертва взглянула на своего будущего убийцу, в глазах её были лишь слёзы. Сожаление это было или гнев — не ясно, но кроме них не было больше ничего. Выстрел. Наёмник закрыл глаза и медленно, не двигая ни одной мышцей тела, выдохнул, пока его губы не начали дрожать.
— И всего этого можно было бы избежать, понеси он наказание вовремя. Вот, что значит справедливость, парень. Это кара соответствует преступлению, — не оборачиваясь, говорил с маской Ярости палач.
— Эр… Эрика… Эрика… пожалуйста… — едва шевеля пальцем, указывал тот на лестницу, старик кивнул в ответ и пошёл наверх.
Что же он мог увидеть на первом этаже? Чего ожидал? Где-то в глубине души, он надеялся на то, что сейчас также увидит полуживую девушку, которая хочет нести закон даже при ранении. Надеялся, что вся та история не закончится так, как ей пришлось закончится. Прямо с того угла, где находился его стул, на него смотрела она. Три — в сердце, один — прямо в голову. Стянутая с её лица маска раскрывала всё то, что сделала пуля с черепом: прошив нос насквозь у самого разреза глаз, она буквально вдавила лицо девушки, заставляя глаза раскрыться шире, перекошенная верхняя челюсть прокусывала нижнюю губу до крови, а разрезанный неровными линиями треснутой кости лоб рвал на себе кожу, пытаясь высвободить свежую кровь. «Надеюсь, это было быстро» — попытался соврать себе старик. Он подошёл к ней вплотную. Как же он мог не боятся тех глаз? Никак. Их невозможно не боятся. Всякий раз, когда он видел мертвого и всякий раз, когда будет видеть. Уильям из Джонсборо медленно опустил веки девушки вниз и поправил челюсть — она стала больше похожа на человека, а он ещё больше думал о том, что ни она, ни парень… никто вообще не заслужил этой участи. Старый охотник снял с её плеча книгу с законами, залитую кровью, и медленно пошёл вниз — в подвал, думая о том, что раньше, когда-то давным-давно, гонца убивали за очень плохую весть.
— Где… где она? — сглатывая кровь, шептал парень.
— Вот, как всё было: двое человек ворвались в здание, пытаясь убить судью, находящегося под стражей, из-за ценной информации с его стороны. Твоя напарница… Эрика пала жертвой эффекта неожиданности. Ты добрался до этих подонков слишком поздно — судья был уже мертв. Ты пристрелил одного, когда он стоял перед камерой и, получив ранение от второго, сцепился с ним в схватке. Ты победил. Ты — герой. Меня здесь никогда не было.
— Что з… значит «жертвой неож… жиданности»?
Старик молча положил книгу ему на стол и пошагал к выходу. Всю дорогу к Изнанке он молчал — просто смотрел то в грязную, то в мощенную землю и старался не думать. Ведь каждый раз, когда он начинал это делать — перед его взглядом всплывали те самые глаза. Сотни глаз. Нет, их нельзя не боятся. Дверь в отель отворилась почти беззвучно, едва ли разбивая местную тишину. Он призраком поднялся наверх и мертвецки тихо зашёл в номер.
— Собирайся. Мы уходим.
— Как так, Хан? — спросил Джеймс. — Я даже душ не успел принять. Тёплый душ!
Охотник промолчал. Он лишь забрал свой рюкзак, который отдал Джеймсу ещё на мосту в Оклахоме и винтовку. «Жду в машине» — говорил его взгляд. В тот момент с ним трудно было спорить. Он спустился вниз —
