полей…
* * *
— Куда мы идём? — немного высоковатый голос парня рассеивал ночную тишину.
— В безопасное место, — высокая фигура отвечала коротко и не сбавляла темп.
— А почему всё время ходим ночью? Холодно становится.
— Не задавай глупых вопросов. Одежда из Кав-Сити должна греть тебя достаточно, чтобы ты не жаловался.
— А почему мы не задержались в Кав? Там ведь безопасно? — тишь рассекалась лишь шумом полей с бурьяном. — Эй! Знаешь, мне бы не помешал глупый ответ.
— Не наглей. Ты действительно не знаешь, почему проще ходить ночью, или дурака клеишь, потому что устал? — абсолютно серьёзно спросил мужчина, парень какое-то время молчал. — Предупреждаю: не смей мне лгать, иначе дальше пойдёшь один.
— И то, и другое. Я и не знаю, и чувствую, что долго идти не смогу.
Не ответив ничего, высокий и крепкий силуэт лишь поправил лямки своего рюкзака и молча продолжил идти по направлению к западу. Небольшой посёлок Кав остался за спиной путников часы назад. Тогда Лм ещё не знал, что в то время в том селении бушевали две вещи: самосуд и лихорадка. Впрочем, десятилетия так и не искоренили первое. Бледная ночь полностью накрыла летнюю землю, ярко освещая ещё не сильно заросшие деревьями поля и дороги. Странно, но за недели — именно столько занял путь от Хоупа до Кав, ни спасённый, ни спаситель не говорили по-человечески — бледная тень в чёрном плаще редко снимала маску, а ещё реже — говорила из-за неё что-нибудь.
— Так почему мы идём ночью? — в ответ ничего не раздалось. — Почему?!
— Потому что… Эх… Не могу поверить, что действительно столь глуп. Потому что если мы пойдём днём, то не пройдёт и часа, как ты услышишь, — не оборачиваясь, ответил тот.
— Услышу что?
— Никогда не слышал стаю? — Ли молчал. — Смотрю, детство твоё было счастливым, несмотря на то, что я нашёл тебя на рынке рабов… Хотя и звучат они сейчас иначе — начали появляться особи… более совершенные — они видят и слышат куда лучше обычного. Я считал бы это слухами, если бы не повстречал сам — не знаю, как, но они чуют человека даже за препятствием. И вот, когда они тебя засекли, раздаётся гул — слабенький хрип, который быстро перерастает в настолько сильный визг, что барабанные перепонки лопаются, если стоять впритык. И каждый… Живой или мёртвый слышит это — этот шум.
— А почему ты называешь их «мёртвыми», если они, по факту, живут?
— У всех свои варианты этого названия. Мне проще говорить «мёртвые», чем «обращённые» или «зомби», или «заражённые», или… Моё название отсеивает сам шанс на то, что кто-то из этих людей, когда-то близких, возможно, мне людей, может быть ещё живым — убивать приходится всех.
— Тогда почему «Стая»? Из-за размера?
— Нет. Не совсем. Стаи стали для меня «Стаями» из-за того, что в них эти ублюдки становятся просто животными — движутся вместе, нападают вместе, жрут тебя тоже вместе — они в разы опаснее и сплочены куда лучше людей…
Уильяма «Стреляного Ли» Хантера интересовала та тема, как никогда ранее — он меньше месяца был в свободном мире, но человек, спасший его, пресекал любые встречи с заражёнными на корню. В доме рабов Хозяина знали лишь слухи о заражённых — многие из людей, сидевших там, никогда не покидали Хоуп и знали лишь то, что слышали. Слухам нельзя было доверять. А радиоэфиров или видео на редких живых сайтах в бункере… было недостаточно, чтобы оценить своего противника. Но и простое любопытство, разумеется, разъедало изнутри. «Каким должен быть враг, чтобы выкосить почти всех людей? И почему сейчас с ними справляются?» — вопросы не покидали голову восемнадцатилетнего парня, но куда больше его интересовал другой:
— Ты так и не ответил мне… Зачем? — снова спросил он из-за спины, немного почёсывая перебинтованную рану на щеке.
— Что «зачем»?
— Зачем ты меня спас?
— Хотел бы, чтобы я этого не делал? — в глухом голосе появились нотки насмешки.
— Нет, конечно. Но мне непонятно — ты же видел меня всего несколько раз… За что? То есть… Да, я слышал то, что ты «дал мне шанс», но зачем?
— Возможно, когда-нибудь тебе станут ясны мои мотивы. А, быть может, я скажу тебе о них сам. Но не сейчас. Сейчас считай это чистым везением и присутствием в моём сердце чего-то, кроме эгоизма.
— А почему тогда не спас других, а взял именно меня? Что насчёт остальных там, в клетках?
— Говорил же: на твоей стороне было везение.
Вопросов становилось только больше. От осознания того, что спаситель более скрытен, нежели палач, холод окутывал юного Хантера только сильнее, пронзая своими порывами ветра, словно лезвиями, даже через куртку. Он не верил в везение. Верил в месть, ненависть, эгоизм, даже посматривал на чистую самоотдачу, но не в везение — в голове мпарня не складывалась картина, в которой кто-то просто кидает монету и определяет этим судьбу — это невозможно. Так быть не должно было.
— Ты хотя бы видел ходячего? — вдруг прервал тишину человек в маске.
— В смысле «мёртвого»? Наверное, — робко ответил Ли. — Я видел, как один парень в противоположном ряду камер… Сначала он сильно отощал, потому что его не кормили, а от ударов плетью пошло заражение раны… В общем, одним утром он просто сошёл с ума — накинулся на решётки и кричал что-то о том, что все мы этого заслужили. Вены вздулись, из глаз и зубов — кровь, ногти кровоточат. Хозяин… Гарсиа не стал бить его, а просто пристрелил. Потратил четыре патрона, несмотря на то, что стрелял в лёгкие. Это оно?
— Нет. Это диссидент. Не ходячий.
— А в чём разница? В цвете кожи или?..
— Издеваешься? — фигура остановилась, заставив Хантера столкнутся с широкой спиной лбом. — Хочешь сказать, что ни разу не видел мёртвого? Даже издали? — в ответ раздалась лишь тишина. — Немыслимо. Смотри…
* * *
Гул. Оглушительный и заполоняющий уши, гул. «Это выстрелы? Нет. Это… Это?!» Уильяма «Из Джонсборо» Хантера выкинуло из сна, словно бы его ударили током. В сонном приливе адреналина, он хотел вскочить с места, но его тут же остановила твёрдая рука — Джеймс.
— Тоже слышишь это, да?
— Да. Это и
