городки, пролетают мимо глаз один за другим. Солнце вставало, поднималось, садилось — в рутине время либо замедляется, либо летит незаметно для всех. В тот день случилось второе.
«Голова — не слабое место. Сегодня моя подруга вонзила нож прямо в центр лба одной из таких тварей. После недолгой паузы, эта хрень поднялась с земли и продолжила бежать за нами. Меня зацепило — едва чувствую руку. К счастью, моя девочка додумалась выстрелить. Сердце… Кто бы мог подумать, верно? Мало того, что его разбивают нам, когда мы видим в толпе Этих знакомые лица, так ещё и нужно будет разбивать их самому… Помните, друзья: цельтесь в сердце, не в голову… Кх-кх… Так надежнее. Если уж вы решили мстить этому миру за всё отнятое — мстите наповал. Прощайте».
— Странно… — сказал Джеймс, свесив ноги с вагона. — Зачем кому-то писать фразу «Жди» на дереве? Кого ждать? Второго пришествия?
— Не знаю… — отнекивался Хантер. — Не знаю.
— А почему именно это место? Ты же пришёл в Стилуотер, верно? Почему остановился здесь?
— Организм не особо разбирался куда идти — дыра в ноге и потеря крови были приоритетнее.
— Понятно… — потянул тот с небольшим стыдом. — Нет! Не понятно. Как тогда дошёл до Стилуотера, если упал здесь?
— Потому что этот же организм оказался надежнее, чем некоторые люди, — старик многозначительно посмотрел на Виттиму и прервал этим серию пугающих его вопросов.
— «Надёжнее», — ворчал про себя парень. — Откуда же мне знать то было?.. Ещё и военных зачем-то приплёл. «Надёжнее»…
— Каких военных?
— Память отшибло. Вон — на дереве: «Военные. ОК»,
Старый охотник пулей пролетел мимо напарника к дереву — да, на старой надписи, которая, как он помнил, была явно написана идеально, слабо было выцарапано небольшое дополнение. Теперь фраза имела совсем друг смысл, пускай и посылалась к одному и тому же старику: «Жди. Военные. ОК (Оклахома)».
— Так… что это всё-так значит?
— Я… Уже — ничего. Я жив, всё нормально, — мужчина безразлично пожал плечами и развернулся к Хантеру спиной, направляясь в вагон. — Джеймс! — вдруг окликнул его тот. — Завтра не должно быть никаких оправданий. Завтра мы придём в Оклахому и нас снова станет двое. Понимаешь?
— Понимаю, — тихо ответил Виттима. — Как скажешь.
Компания отходила ко сну. Закрыв двери вагона, Уильям «Из Джонсборо» Хантер накрыл себя своим плащом и медленно начал отходить ко сну — в его голове никак не укладывалось то, что завтра, быть может, он вполне сорвёт джекпот всей его жизни вообще — трудно было пережить ночь, думая в таком ключе. Но усталость опять брала своё. Неужели это будет первый день за много лет, когда звезда, которую зовут Солнцем, не заберёт ничего, а даст? Быть может. Но это завтра. Завтра…
Ночь. Час и тридцать две минуты как настал следующий день. Сон, словно подлый предатель, оставил в самый ответственный момент и решил не возвращаться. Старик сидел у пробитой им же стены вагона и наблюдал за тем, как на дереве с надписью колышется листва, мирно покачиваемая ветром. Осенний ночной холод на время не давал мозгу отключиться, даже если тот и попытался бы. В темноте лес казался живым и огромным существом, которое раскинуло свои ветви на целые километры и только ждало, пока кто-то проникнет в него глубже, чтобы поглотить целиком, вместе с мыслями. Взор стеклом остановился на резных буквах и замер, словно замороженный — один из тех типов взглядов, которые смотрят в пустоту даже тогда, когда обращены на тебя. Мирный шелест природы изредка прерывался падающими ветками и отдалёнными криками ночных птиц.
«Почему не пошла со мной, если теперь ждёт? Она ведь могла просто исчезнуть. Нелогично… И что ей двигало, когда предложила пойти с ними? Просто желание спасти меня? Привести туда, где мне «найдётся местечко»? Но зачем? Искренняя доброта мертва — у всего есть своя выгода».
— Тратишь драгоценные часы сна на то, чтобы ворошить воду в океане? — тень, возникшая из угла вагона, села рядом с наёмником.
— Скорее, пытаюсь понять. Скажи?.. — около вагона послышались невнятные хрусты; Уильям тут же поднял голову и навёлся на дыру, а его собеседник лишь молча наблюдал.
— А как ты сам думаешь, что это? — упреждая вопрос, спросил силуэт.
— Не знаю… Я не идиот — не верю ни в любовь с первого взгляда, ни в доброту и ни в самоотдачу — оттого только больше путаюсь. У меня всё просто — я ей должен. А она… В моём случае, это считать это чем угодно — желанием отблагодарить за спасение, мимолётной привязанностью, чувством незавершённости — у меня полно причин, но… — взгляд снова остановился на надписи. — Зачем это ей?
— В самоотдачу не веришь, потому что сам никогда не проявлял? — кивок послужил ответом. — Ха…
— Что смешного?
— Если ты нашёл целых три причины для неё за несколько секунд, то почему бы ей не найти для тебя хотя бы одну? Тем более, если дело только в выгоде.
— Не всё так просто… — в ответ снова раздался смех. — Да-да-да, ты же сейчас скажешь — что…
— Я бы действовал, а не искал оправдания. Тем более, если ты так боишься не отдать свои долги.
— Дело даже не в страхе. То есть… Да — нужно хотя бы отдать им должное, но… Даже не то, чтобы нужно. Я просто хочу этого. Хочу, чтобы, когда я сдох, после меня осталось хоть что-то хорошее. Хочу умирать с чувством выполненного долга, а не той херни, что есть сейчас, но, в то же время, не могу ни успокоится, ни поверить в то, что вся эта доблесть была безвозмездной…
— А почему бы не делать, что хочешь, если жизнь — это смертный приговор в рассрочку, а ты как никогда близок к последней своей выплате? Именно.
Он ничего не сказал в ответ, и та тишина была почти самым громким согласием в его жизни. Уже через десять минут рука машинально упала на лоб от усталости, а в голове крутилась всего одна мысль: «Нужно завязывать с этим. Просто решить этот вопрос, пока не стало слишком поздно». Холод медленно окутывал конечности и, давя на веки, погружал в глубокий сон. Уже там, в пелене мечтаний и планов, послышался шелест
