Протянутая рука Андрея так и осталась висеть в воздухе.
— Ты чего, Гшап? — затревожился теперь уже Тууг Эазимский, — Ты давай поручкайся с ним на прощание. Если не поручкаешься — это все равно, что ты его опущенным назвал.
— Все так, — поддакнул Андрей, — Если не поручкаешься — это все равно, что ты мне в рожу плюнул.
— Яблоко яблоню понятиям не учит, — зашипел Гшап Рептилиумский на Тууга Эазимского, проигнорировав и слова Андрея, и его протянутую руку, — Только чую беду, а чутье вора не подводит. Не буду ручкаться. Чую я, что собираются в этой хате силы темные, гибель они несут укладу воровскому, хаос, доселе не бывший…
Андрей пожал плечами и убрал руку от Гшапа, тем более что он уже устал ее держать. В следующее мгновение за спиной Андрея заговорил Голдсмит, настолько неожиданно, что Андрей дернулся и опрокинул стоявшую на ковре пиалу чифиря.
— Честные воры! — провозгласил Голдсмит, — Мужик Кормак Голдсмит просит вас разрешить вопрос. По всем понятиям. Самому опыта тюремного не хватает. Уж не обессудьте.
— Ну кто так в хату входит? — вознегодовал выронивший от внезапного появления Голдсмита папиросу Тууг Эазимский, — В хате вот так вот, не пройдя порога, не появляются. И вообще, ты когда успел в мужики записаться, Голдсмит? Гномий вздох — не миг, язь — не сиг, а вертухай — не мужик.
— Так я больше не вертухай, сами рассудите, — сказал Голдсмит, выпуская облако нецветного белесого пара, — Сервер у меня отобрала Лига Защиты Эльфов. А меня тут заперла с вами, в форме духа. Выходит, что я арестант теперь. Как и вы.
Слова Голдсмита немедленно вызвали ажиотаж, кошкомальчик Акио, как и всегда, промолчал, зато остальные воры заговорили все разом:
— В чуханы его определить, как бывшего вертухая, — вскричал Тууг Эазимский.
— Бывшие сероперые на отдельных кичах чалятся, туда и греби, — прорычал орк Балагас Бугровщик.
— Тихо, братва. Не мельтешите, — прошипел Гшап Рептилиумский, — Тут покумекать надо. Наскоком не решишь.
Все замолчали, а рептилоид некоторое время раздумывал, прихлебывая чифирь и почесывая чешую. Наконец он изрек:
— Дело сложное. Интересное, подхода творческого требует. Вижу, что дым Голдсмит теперь белый пускает, арестантский. Да и вещи базарит здравые. А вдруг и правда ровным мужиком стал? А что вертухаем был — так то палка о двух концах. С одной стороны, как есть вертухай. А с другой, тюрбана не носил, уклад не притеснял. Мы в этой хате по-людски живем не только по воле Бати Фортиуса, но и по воле Голдсмита. Он же игру создал. И весь наш грев его программисты заслали, получается. Нет, тюрьма-мать каждому шанс дает. Чем Голдсмит хуже? Пробейте его, братва.
— Гладко раскладываешь, Гшап, в натуре, — зарычал Балагас Бугровщик, — Слышь, Голдсмит, если пробивон наш выдержишь — быть тебе мужиком. А не выдержишь — висеть тебе на пике волшебной, которую мы у паладина подрезали. Она и духов калечит, мы проверяли.
— Здравый базар, — кивнул Голдсмит, выпуская облако бесцветного пара.
— Пробивайте, чего уж, — разрешил Гшап Рептилиумский, прихлебывая чифирь.
Про Андрея все уже забыли, увлеченные определением по масти Голдсмита.
Балагас Бугровщик прокашлялся, а потом указал Голдсмиту на стену, где был намалеван стражник в тюрбане:
— Сероперого видишь? Если честный арестант — выпиши ему пиздюлей.
— Когда нападет — выпишу, — ответил Голдсмит, не замешкавшись ни на мгновение.
— Шарит, зараза, — восхищенно заметил Тууг Эазимский, — А вот разреши загадку, Голдсмит. Летит по данжу левитатор c просевшим запасом сил. Слева — высокоуровневая нежить, справа — призыватель-пидор, призывающий хуи. Куда на месте левитатора приземлишься?
— Нежить не тролли, призыватель — не лич, на всех кастую паралич, — снова не растерялся Голдсмит.
— Что съешь, Голдсмит? — промяукал кошкомальчик Акио Мокруха, — Дерьмо орка со стола или вяленую акулу с волшебной параши?
— Орочье дерьмо — не термитный сыр, а акулу всосал волшебный сортир, — лениво ответил Голдсмит.
— А Голдсмит — человек шарящий, хоть и первоход, — вынужден был констатировать Тууг Эазимский, закуривая очередную папиросу от гревшего самовар волшебного огонька, — Предлагаю поднять в мужики.
— Шшшш… — прошипел Гшап Рептилиумский, — Он знает все, потому что он — создатель этой игры, в натуре. А ты хлеборезку не напрягай, я пока еще ничего не решил.
Повисло молчание, Голдсмит парил, Гшап почесывался и прихлебывал чифирь.
— Я загадаю загадку, — наконец сказал рептилоид.
— Угу, — хмыкнул Голдсмит, — Базарь.
— Есть два стула… — зашипел Гшап с видом философа, вопрошающего о первичности материи или сознания, но Голдсмит перебил его, не дослушав:
— Ага. Возьму мана-термита ебучего, скормлю хизану злючему.
— Нет, — неожиданно ответил Гшап, — Не та загадка…
— А, понял, — поправился Голдсмит, — Королеву Джамезию на хуи, батю Фортиуса — на пики.
— Нет.
— Неужели Фортиуса на хуи, а Королеву — на пики? — удивился Голдсмит, — Нет? Ну, тогда Королеву себе на колени, сам — на пики, а Фортиуса — все еще на хуи…
— Болтало расслабь, хлеборезчик, — посоветовал Гшап Рептилиумский, — И дослушай, прежде чем отвечать. Тот много базарит, кто в укладе не шарит. Утихомирился? Готов?
— Я весь во внимании, — кивнул Голдсмит, теперь уже напрягшись и жадно паря вейп.
Гшап отхлебнул еще чифиря, а потом продекламировал:
— Есть два стула в черной круговерти,
На первом стуле Лига — защитники смерти,
На втором стуле Голдсмит и вечное рабство,
Цифровая тюрьма, сильных мира богатство.
Оба стула ужасны, и выбрать мне сложно,
Правильный стул здесь найти невозможно,
Но что если я вас утешу ответом,
Что есть третий стул, хотя его нету.
Но я вам про этот стул не расскажу,
Замечу лишь то, что на нем сам сижу,
Но это и будет моя к вам загадка,
Ответ на нее для вас будет не сладким,
Скажи же мне, Кормак, поведай, в натуре,
А что помещается на третьем стуле?
Что каждый отдаст мне, чтобы сесть на него?
Ответ очевиден…
Гшап Рептилиумский закончил декламировать и замолчал. Голдсмит парил вейп и хмуро смотрел на рептилоида.
— Гшап, но это не воровская загадка, — первым нарушил тишину рычанием Балагас Бугровщик, — Такое не по понятиям загадывать, хоть ты и коронованный положенец…
— Ты это не сам придумал, Гшап, — перебил орка Голдсмит, все больше мрачневший прямо на глазах, — И в игре у меня такой воровской загадки не было. Ты не мог… Откуда этот стишок?
— По этому поводу у меня телега есть, — прошипел Гшап, почесав чешую, — Только вот не смекаю, задвинуть ее что ли, или нет…
— Задвигай, — потребовал Тууг Эазимский, — Заинтриговал. Я такой загадки не знаю, и телег про нее не слыхал.
— А, ладно, слушайте, арестанты, — решился рептилоид и прихлебнул еще чифиря, — Телега без чифиря — слова, потраченные зря, как говорится. В общем, залез я два месяца назад, когда меня Батя Фортиус амнистировал, подрезать золотишко у богатого вождя темных эльфов. В Эльфарике дело было, в Магааладе. Золотишко в подвале хранилось. Короче, залез я, золотишко подобрал, да не рассчитал вес, жадный я. Ну и провалился я со всем золотом под гнилой пол подвала, как есть говорю. А наверх — уже никак. Рун полета-то у меня не было, дорогие они, и редкие очень.
А под подвалом — натуральный данж, старая гробница темноэльфийская. Ну и пошел я по ней, а от нежити хоронился. Только наверх там хода не было, все вниз, да вниз. Ну и прошел я гробницу целиком, а под ней — вещи страшные. Воздух ядовитый, устройства какие-то, ящики железные и камень черный повсюду. Но я и там не растерялся, воровская смекалка помогла. И спустился я на самый низ — а там… Не сочтите фуфлогоном, но там ничего нет. Вообще ничего. Пустота черная.
Ну, я расстроился, да поделать нечего. Понял я, что стал пожизненным арестантом этого данжа, и до конца дней моих мне теперь в нем чалиться. Наверх-то хода нет. Ну я от горя обшабился концентратом Дароогады, да и лег спать. Дароогады я много сожрал, думал, уже не проснусь. Закончилась жизнь моя чешуйчатая.
