пробил поиском по форуму про домовых в игре, но к удивлению никакой информации не обнаружил. Только один игрок писал, что видел домового эльфа, но его подняли на смех. А игроки эльфы так и вовсе обиделись.
– Ну, человече, давай прощаться, – отдышавшись, поднялся дед. – Мне домой, в лес, а тебе в город.
– Погоди, ты же домовой, зачем тебе в лес?
– Живу я там. Лесник помер, а сторожка его осталась. Пригляд за хозяйством нужен.
– Может, помочь чем надо по хозяйству?
Не хотелось мне просто так расставаться с таким редким неписем. В играх есть общее правило – наткнулся на что-то редкое и непонятное, копай глубже, можно получить хорошую награду.
– Хозяйство вести – не хреном трясти, – проворчал старичок. – А мне сдается, что помощник из тебя рукожопый получится, ядрены пассатижи.
Я вспомнил, как Петрович, наш школьный трудовик, унес в подсобку скворечник, сделанный мной на его уроке, и молотком раздолбал в щепки. Потом вернулся, положил руку мне на плечо и сказал, что трояк по предмету будет ставить мне автоматом, но чтобы ни у инструментов, ни у станков он меня под страхом кастрации больше не видел. Выразился он тогда менее литературно, но более образно.
– Справлюсь, – буркнул я.
– Срамота, – почесав в черной бороде, вынес вердикт домовой. – Кто ж так слегу кладет, козел тебя понюхай.
– Да, нормально вроде, – попытался я оправдать результаты своей работы.
– Нормально вроде у девок под подолом, да и то не всегда. А это – срамотень.
В течение дня я натаскал воды из ручья и вымыл пол в сторожке, побелил печь выданной дедом известкой и починил крышу, заменив сгнившую слегу. Долго искал для этого дела в избе топор, после чего домовой, ворча, вытянул откуда-то боевую секиру. Присмотревшись, я узнал оружие Хагрима.
– Во, подобрал в тине, пока из топей выбирались. Срубить, да обтесать сгодится.
Ближе к вечеру мы пили чай из самовара. От натопленной печи по избе растекалось тепло, вдвойне приятное после ночи в сырой трясине.
– А как ты у этих чертей оказался? – задал я мучавший меня вопрос.
– Дык, болотник же этот, чтоб ему ежа родить, враг мой давнишний. С лесовиком-то я дружу, а этот бусурман болотный так и норовит гадость какую состроить. Вот и прихватили меня его анчутки у воды, – рассказывал домовой, отхлебывая чай из блюдца.
– А чего ж тебя на болота понесло?
Глаза у деда забегали, он закряхтел, зачесался, потом буркнул:
– Клюкву собирал.
– Какая клюква в мае, дядя?
– А, – махнул он рукой, – пошел я, значицца, ономнясь на елбан…
– Когда? Куда пошел? – вытаращил я глаза.
– На мысочек за лесом. По-старому елбан зовется. Так вот, пошел я давеча на мысок этот голых русалок подзырить… Да, ты не смейся, хухря. Одичал я тут совсем один без баб. И добро бы девки ладные были, так ведь без слезы не взглянуть. Помню, в ранешние времена русалки были – во! – дед показал руками, какие раньше у русалок были формы. – А теперь, какую ни глянь, не девка, а доска – два соска.
Мы обсудили нынешних девок, а потом я засобирался. Вечерело, а мне хотелось до темноты миновать краем болота и выйти на дорогу к городу.
– Ладно, человече, подмогнул ты мне малость, а у нас порядок такой, что должо́н я тебя как бы отблагодарить.
– Как бы или отблагодарить?
– Не перебивай старших, – пристукнул домовой ладонью по столу. – Весточку я зашлю обчеству. Если что, так наши тебе пособят. Много не жди, но по мелочи выручат.
Дед замялся.
– Подарить-то тебе чего?
– А вот топор отдай, что друг мой в болото уронил.
– За друзи радеешь – это правильно. Забирай. Погоди-ка…
Домовой подошел к сундуку в углу избы, откинул крышку и принялся там копаться, фыркая от пыли.
– Вот, – протянул он мне невзрачную деревянную шкатулку, – ведьме, что с тобой была, передай. Сам не открывай. Уж больно плохо девка помирала.
Тут он сморщился, как от лимона:
– Так ведь тоже тоща, ухватиться не за что. Ничего, дите родит – титьки оттопырятся.
Затем дед извлек толстую книгу, завернутую в холст:
– Это дочке твоей.
– Нет у меня никакой дочки, – открестился я.
– Бери книжицу, дурында, девчонке отдашь, порадуешь малу́ю.
Я, не разворачивая холста, убрал книгу в инвентарь.
– А тебе, человече, блазнится мне, дорога долгая предстоит. Да все по кривым окольным тропам, по снегам да туманам. Была у меня одна штука…
Он снова порылся и отдал мне что-то вроде компаса. Размером тот был с хоккейную шайбу, корпус из потемневшей латуни. Под стеклом медленно, но без остановки вращалась картушка, на которую была нанесена единственная стрелка. Никаких других знаков и обозначений не было. Я вгляделся: «Компас мертвого капитана». Никакого описания, и свойства, конечно же, полностью скрыты. И тут я заметил выгравированные по кругу на боковой латунной поверхности знакомые буквы. Точно такие же были в записке, выпавшей из книги в библиотеке Невельбурга.
– Уважаемый, – стараясь не вспугнуть удачу, осторожно обратился я к домовому, – а что здесь написано?
– Так, откель мне знать? Нацарапано непотребство какое-то. Неграмотные мы.
Я вздохнул и протянул деду руку. Тот помедлил секунду, потом пожал ее своей крепкой ладонью.
– Спасибо, хозяин, за кров и стол, да за подарки. Приведет судьба, увидимся.
Я повернулся и шагнул за порог. А когда миновал поляну, на которой стояла изба, и ступил в подлесок, оглянулся и обомлел. На месте сторожки стоял обгорелый остов дома, посреди которого возвышалась на древнем пепелище закопченная обвалившаяся печь. Пальцы сами собой сложились в троеперстие и потянулись ко лбу осенить крестным знамением. Но тут я вспомнил, что атеист, одернул себя, развернулся и зашагал по направлению к дороге.
– Вот прямо спасибо тебе, Рукожопище. От души, – Хагрим рассматривал свой топор и уже в третий раз перечитывал описание.
