Что характерно — даже никаких эмоций по этому поводу не испытываю. Не в силах я эмоции испытывать. Вот водички бы — это да.
Рекомендуется употребить безалкогольную жидкость
Рекомендуется отыскать пищу
В задницу себе рекомендуй! Я сам знаю, чего мне сейчас нужно.
Нашёл в инвентаре флягу с водой, высосал её со скоростью подсушенной в духовке губки. Полегчало. Глаза начали открываться. Ой, смотрите, какая прелесть, малыш Мёрдок открывает глазки!
— Как... Как я здесь оказался? — Из горла вырвался невразумительный хрип.
Однако внизу меня поняли. Наверное, это был логичный и ожидаемый вопрос от человека, забравшегося на крышу городской ратуши. А она, бля, высоченная... Сижу на самом коньке. Вернее, лежу. Потому и неудобно. Лёг, значит, обнял этот самый конёк, яйцо налево, яйцо направо... Буквально. Я опять голый.
Поискал в инвентаре одежду — не нашёл. Да что ж ты будешь делать... Как такое возможно вообще, это ж базовый шмот!
— Твой шмот здесь, спускайся, — крикнула Сандра.
Я, щурясь, посмотрел вниз. Помимо Сандры с моей одеждой там стоял Коля, рядом с ним, раскрыв рты — Рома и Иствуд. Чуть дальше — Дон, старый добрый верный Дон... А рядом с ним мужик, имени которого я вспомнить не сумел. Но всё же, прищурившись ещё сильнее, сумел даже на таком расстоянии вызвать подпись над башкой: Дерек. А, точно. Художник. Выпивали мы с ним однажды, а потом он куда-то потерялся.
— Я пытался его остановить, — сказал Дерек. — Но он очень хотел насрать на ратушу. И очень расстроился, когда не получилось. Так и уснул расстроенным.
— А я никого не трахнул? — робко спросил я.
— Да вроде нет, — откликнулся Дон. — Ты злой был очень. Глянь, чего наделал.
Я окинул город взглядом и присвистнул. То тут, то там поднимались дымки, заборы поломаны, стёкла выбиты. И много-много недовольных людей. Те, что стояли под ратушей, пожалуй, были самыми довольными.
— А нахрена раздевался? — спросил я.
— А кто тебя, полудурка, знает? — вопросом на вопрос ответила Сандра.
— И то верно...
Я подёргался на крыше туда-сюда. Никакого способа безболезненного спуска не нашёл. К тому же руки-ноги затекли и онемели. А оттого, что я вертел башкой, она закружилась, и я, вцепившись в конёк, заматерился сквозь зубы.
Блевать не должен. Мёртвые не блюют. Однако все ощущения создатели бережно сохранили, мудачьё.
Создатели.
Федя.
Коля.
А у меня, значит, золотое сердце, ага. Вот чего я тут сижу, и вот чего вокруг столько агрессивного мудачья с мечами наготове. И алкоголизм зашкаливает. И все эти проблемы придётся решать, но сначала надо спуститься.
Есть, конечно, один способ, наверное, даже наилучший в такой ситуации.
Так, что там у меня такого ценного... Шмот надетый часто первым вываливается, но я-то голый, да и шмот — базовый. Гитара тоже родная никуда не денется. У меня, правда, две электрогитары, одна из которых — легендарная. Это жалко. А в остальном — хлам один. Немного кристаллов, но они не должны выпасть. Деньги... Денег нет. Совсем.
Стоп, как так? Что-то же должно быть?!
Я, нахмурившись, залез в логи и выматерился уже в голос. Штраф, штраф, штраф, купил выпить, штраф, штраф, купил выпить, штраф... За весь этот кутёж я ушёл в минус на две тысячи золотых. Ох, нихера ж себе!
— Сандра, — сказал я, — иди к себе, встреть меня. Иствуд — сними меня.
— Как? — удивился Иствуд.
— Как всю жизнь мечтал! Дон, гитары, если что, у себя подержишь, лады?
Дон устало махнул рукой. Сандра, сообразив, что я имею в виду, схватила Колю за руку и потащила за собой. Я проводил их мутным взглядом. Вот чем Сандра не опекун? Ну и что, что она при жизни была наркоманкой-проституткой. Я при жизни вообще кем только ни был.
Иствуд медленно достал из кобуры револьвер, оттянул курок и навёл ствол на меня.
— Мёрдок, я хочу, чтобы ты знал. Я не знаю, как у нас дальше всё сложится, проведём ли мы бок о бок долгие годы, или же вскоре разбежимся по разным городам... Просто знай: этот момент я сохраню в своём сердце навсегда.
— Да стреляй уже, пидарасина! — рявкнул я.
Выстрел я немножечко успел услышать, а потом наступила тьма.
Впрочем, она быстро закончилась. Я обнаружил себя стоящим в магическом круге у Сандры на работе. Сандры пока, ясен пень, не было. Я прошёл к стулу, шлёпнулся на него. Окинул взглядом инвентарь. Рабочая электруха вывалилась, легендарный Риккенбакер на месте. Рандом такой рандом, эх...
— Рандом-рандом окутал землю вновь, — тихонько запел я, положив голову на ладони. — Далеко-далеко нерандомная любовь... Рандом имеет нас, но за нами нет вины. К виртуалу мы прикованы наве-е-е-еки... Бессмертные навеки мертвецы.
Любовь... Вот и брат говорит, что любовь. Сердце у меня, значит, золотое. А любить я, значит, не могу и не умею. А если б умел — песни бы писал хорошие, а не то говно, что пишу.
Да, говно! Да, пишу! Зато у меня мечта хотя бы есть. Своя, чистая и не обосраная. Как батя завещал, которого я ни разу не видел, но какая-то частица меня была у него в яйцах, и эта частичка, может, передала мне на генном уровне этот ужас перед тем, чтобы жить без мечты.
Это легко — заменить мечту деньгами. Легко — просрать мечту, как мой брат. Кто он теперь на своём проекте? Винтик. И проект е**т со всех сторон все, кому не лень, а ведь он ещё на стадии «совершенно секретно». Когда же эта херь будет запущена официально, от мечты моего брата рожки да ножки останутся. Тем всегда и заканчиваются мечты — осчастливить человечество. Всё превратилось в говно. Союз — говно, перестройка — говно, девяностые — говно, двухтысячные — говно. И айфон говно, и фейсбук говно, и тик-ток говно. И проект моего брата ляжет вишенкой говна на этот говноторт.
Ну и где вы все, успешные, талантливые, гениальные, даже е**щиеся по тайм-менеджменту? Набиваете мешки баблом, чтобы потом оставить это бабло своим детям, чтобы хоть они попытались дотянуться до настоящей, необосраной мечты? Или вваливаете в церкви и благотворительность, чтобы хоть самих себя убедить, что в вашей жизни есть смысл? А когда мужик (ну или баба — один хер в данной ситуации) использует ваше драгоценное говно, чтобы реально сохранить своего сына, своего Колюнчика, вы хватаетесь за голову и бегаете в истерике, как пидарасы, во время полового акта нащупавшие вагину у своего партнёра.
Я плевал на вас.
Я блевал на вас.
Уроды.
Дверь открылась, я поднял на вошедших слезящиеся глаза.
— Коленька, — всхлипнул я. — Колюнчик! Деточка моя, сыночек. Я тебя не брошу. Я не такой, как все эти педрилы. — Я встал и, шатаясь, подвалил к Коле, обнял его. — Можешь на меня всегда положиться. Я тебя воспитаю, я от алкоголизма вылечусь — ради тебя. Мне-то самому плевать, я и алкашом поживу. А вот ради тебя — вылечусь. Век воли не видать, Коля! А нам с тобой и так её не видать...
— У-у-у, — протянула Сандра. — Погнали пьяные рыдания. Мёрдок, давай ты хоть оденешься, а? А то мне как-то неуютно смотреть на двух обнимающихся мужиков, один из которых голый.
— Мёлдок, — пролепетал Коля, и я, взяв шмотьё у Сандры, разрыдался.
TRACK_37
Я быстро пришёл в себя. Попил, поел, ещё попил, ещё поел. Здоровье восстановилось на три четверти, дальше не хотело. Больше того — начало уменьшаться. Ну, это мы знаем, да... Нацедил себе пивка в кабаке, выпил. Здоровья прибавилось. Зато потом шкала чуть уменьшится.
Девки выдали мне вчерашний заработок — негусто... Да и Миллер ещё за неделю снял. Сука злобная.
— Босс, мы как, репать будем сегодня? — спросил Рома, сунувшись в кухню, где я сидел.
— Без меня, — покачал я головой. — Тренируйтесь. Качайте навыки. А у меня пока дела. Менеджера нет — приходится самому шустрить, дела устраивать.
— Понял, — сказал Рома. — Иствуда п**дить можно?
— Нельзя. Барабаны п**ди.
— А если он залупаться начнёт?
— Поцелуй его — вот он охереет.
