Черный ход, скрытый за полосатым забором, прямо скажем, пованивал — переполненные баки с рыбьими внутренностями загромождали узкий проход, по которому бесконечно тащили тюки, ящики и циновки, с которых капала вода.
Повар Зилка выслушал меня, после чего отловил умеющего писать официанта и битых полчаса диктовал тому, причем ни одно из произносимых слов мне знакомым не показалось.
— И не забудь, что кожистые яйца у матерого хаюкаса сразу после вылова надо срезать, а кристальные — оставить, ясно? Ну, а если поймаешь что-то доселе никому не ведомое — тоже сюда неси, здесь разберутся.
Тут из кухни раздался грохот взрыва и поплыли клубы сизого дыма. Я на всякий случай упал на плиточный пол и попытался закатиться под тележку с грязными тарелками.
— «Отрыжка Агустоса», похоже, сегодня знатная выйдет — предупреди остальных, чтобы ее активнее гостям предлагали.
— Это Коибан на десертах сегодня?
— Ну а кто? Его же еще третьего дня из запоя вытащили.
Кажется, мне удалось приблизиться к здешней высокоуровневой кулинарии.
— Зилка, а сколько стоит у вас пообедать? -спросил я. Так. На всякий случай.
— На одно лицо, без вина если… ну, тысячи две-три, если по предлагаемому меню идти. Блюда на заказ, конечно, будут дороже.
Приблизиться — и поспешно удалиться.
Обходя «Чудищ», увидел группу роскошно одетых неписей, которые, болтая и улыбаясь, входили в ресторан. Несколько дядек в париках и камзолах и стайка очаровательных дам. Одна, в пышнейшей юбке с кринолином, замешкалась, поднимаясь по ступенькам, подбирая свой бесконечный подол, обернулась через плечо.
Да не может быть! Неужели это Сиводушка?
Я, ни о чем не думая, припустил было за ней, но меня опять поймали за многострадальный воротник, понизив прочность пиджака еще на пару единиц.
— Да куда ж ты опять прешь⁈
Кринолин скрылся за широко распахнутой дверью. Хвоста, вроде, нет. Наверное, показалось. Откуда бы здесь быть лисичке? Она мне уже не первый раз мерещится — то ее личико выглянет из-за занавесок экипажа, то услышу издалека переливчатый звонкий смех, похожий на щенячий лай…
Дома внимательно изучил список Зилки. Гафурфаны белые, дыхательный мешок плантиса, обида русалки, гигантский микроеж, зловонная пластунья… кто все эти рыбы? И рыбы ли вообще?
* * *
Лукась прибыл, нагруженный пальмой, шестью подвязанными веревочкой чемоданами и двойной порцией обиды на весь окружающий мир. Порядки в отеле «Смех удава» не улучшили его настроения, а с Акимычем они вообще цапались круглосуточно и безостановочно с первого дня знакомства. Причем именно Акимыча я в этом винить мог меньше всего — он, например, безотказно поменялся с Лукасем комнатами, когда выяснилось, что западный сквозняк особенно зловреден для лиц, страдающих радикулитом, он всячески пытался сдружить портье с прочим гостиничным персоналом, он вообще держался молотком и глотал шпильку за шпилькой и наезд за наездом, далеко заходя в своей терпеливости за ту границу, на которой взорвался бы любой нормальный человек. Но для Лукася, похоже, делом чести было допечь Акимыча.
Разыгравшаяся в тот вечер гроза разрядилась громами и молниями и в нашем доме. Все началось с того, что у Акимыча пригорела яичница и Лукась, разумеется, не смог не выразить недоумения по поводу того, что такие безнадежные во всех смыслах кулинары еще не вылетели с работы, впрочем, тот скорбный дом, который нанимает на работу всяческих акимычей, конечно, не заслуживает других поваров.
Это было особенно несправедливо потому, что яичницу Акимыч упустил, когда мы с ним передвигали в верхнем коридоре подальше от комнаты портье бельевой шкаф, скрипучие дверцы которого терроризировали чуткие нервы Лукася.
— Я вот реально тресну ему сейчас по башке сковородкой, — говорил мне Акимыч.
— Мне очень жаль, что твои так называемые друзья настолько не умеют держать себя в руках, — говорил мне Лукась.
— Акимыч, — сказал я. — Лукась — непись приличного уровня, и я видел, как он орудует метлой, положи сковородку, пока он тебя не зашиб.
— Лукась, — сказал я. — Ты не мог бы поменьше грызть Акимыча, он в конце концов для нас же с тобой эту яичницу пытался жарить.
— Господа, — сказал я, — Раз уж мы все живем вместе, давайте попробуем сыграть в игру «сохраним покой и тишину в этом доме!»
В это время небо сверкнуло, нас накрыло оглушающим громовым раскатом, а дом покачнулся и задрожал.
— По-моему, в дверь стучат, — сказал Лукась.
— Это гроза, дебил, — ответил Акимыч.
Мы немного подискутировали на тему того, уместно ли взрослым воспитанным людям, живущим дружным коллективом, использовать термин «дебил» в обращении к соседям и коллегам. В ходе дискуссии у меня создалось впечатление, что я — единственный, кто действительно переживает из-за их вечной ругани, а Лукась и Акимыч получают от нее не совсем понятное мне удовольствие.
В конце концов они таки пожали друг другу руки и мы уселись за ужин: горелая яичница, жареная рыба, чай. По крыше барабанил дождь, в залитых водой черных окнах метались искаженные пятна судовых огней на далеких мачтах.
— И все-таки в дверь стучали, — сказал Лукась.
— В этой игре есть слуховые аппараты? Если есть — кому-то срочно пора им обзавестись.
— Что такое «слуховой аппарат»?
— Машинка, которая улучшает слух.
— Есть такие. Медная трубка — в ухо вставляется. И я уже сто раз просил — вы можете исповедовать какую угодно религию, но прекратите называть мир «игрой». Иначе у меня возникает ощущение, что я сижу за столом с душевнобольными.
— Ладно, прости, — сказал миролюбивый Акимыч. — Просто я тебе уже сто раз объяснял, как этот мир устроен для нас.
— Если я начну распространяться, как этот мир устроен для МЕНЯ — вы оба ночью заснуть не сможете. И да, Нимис, если ты так и намерен держать нашего ночного визитера во дворе, то как бы он не утонул под таким ливнем.
— Да не стучал никто! Это гром был.
— Ты можешь быть сколь угодно плохим поваром, но я-то профессионал гостиничного дела. И если я говорю, что перед домом гость — значит, так оно и есть.
— Ладно, — сказал я. — Схожу посмотрю.
— Возьми кинжал и зонтик!
— У нас нет зонтика.
На улице были вода и мрак. Я выглянул из дверей, досадливо морщась под струями воды, стекающей за шиворот.
И тут в полосу оконного света выдвинулась фигурка. Вся мокрая, с лицом, залитым дождем.
— Только ты можешь мне помочь! -сказала Сиводушка и разрыдалась.
Глава 4
Я провел Сиводушку в дом, усадил поближе к горячей плите, налил чаю и принес сверху одеяло. От предложения переодеться во что-нибудь мое, но зато сухое, она отказалась, хотя с ее атласов и шелков на пол текли целые лужи.
От всей души я надеялся, что нас сейчас оставят одних — Лукась ложился рано, да и Акимычу уже пора было укладывать своего перса баиньки и выкатываться в реал. Но оба паршивца явно не собирались покидать первых зрительских мест: устроились поудобнее в креслицах и поставили на огонь чайник.
Сиводушка все еще безутешно рыдала — и при этом умудрялась оставаться сказочно хорошенькой. Когда всхлипывания все-таки потихоньку начали сменяться хлюпаньем чая, я попытался выяснить что стряслось.
Сиводушка глубоко вздохнула. Подняла руку, и с ее ладошки мне в лицо полетело что-то сияющее.
Мама дорогая…
«История Сиводушки. Пригласите трех друзей в группу и выслушайте историю Сиводушки. Срок исполнения — три часа»
Квестовая табличка сияла золотом, я поспешно принял квест и огляделся. Ну, что далеко ходить…
Приглашение в группу Акимычу. Предложение принять квест.
Приглашение в группу Лукасю. А неписи могут принимать квест? Могут.
— О! — хором сказали оба.
— Нужен еще кто-то третий.
— Я могу быстро сбегать за Баро…
— Это тот, который тарелками из окон кидается? Да нет, пожалуй, не стоит. Есть у меня одна идея… погодите.
