Склады, склады, склады, ящики, ящики, снег и ночь. Вдалеке пылал горизонт — работали печи у шахт, там руду сразу плавили в грубые слитки. Лаепай пах углем, холодом и морской водой, а также сосновыми бревнами, которыми был огражден поселок. Волки, как мне объяснил работник ночлежки. Альвы и черви из нор своих не вылезают, а вот с волками беда.
270-290 уровень, одинокого путника учуют и сожрут сразу, шахтеров возят на медных повозках с бойницами под охраной арбалетчиков — большими поездами. Так что вы уж не выходите, пожалуйста, за ограду. Здесь, внутри, все есть. Баня вот, за углом, маленькая, но пар бешеный. Там же бар и столовая. А что еще надо?
Дни до отхода корабля я провел, переписываясь с Лукасем. У парня прямо эпистолярный дар проснулся, когда я ему указал, что он мне письма может отправлять с оплатой получателем и настроил эту функцию в уведомлениях.
Акимыч просто ответил «Круто!!». А вот от Лукася, фамилия которого оказалась Ратциг, я узнал о том, что кости ломило всю зиму, что сырость кругом, что гнуснее этого города и быть не может, а один постоялец допился до того, что гонял потом в неглиже полосатых бесов по всей улице — попрыгунчик, конечно, не в обиду, — и крыша сгниет скоро, а хозяева и не чешутся, что прачка опять нашла себе мужика, дура, теперь снова ходит битая и без денег, и что храм свой они отстроят, когда у бургомистра чирьи на седалище повыведутся, а не выведутся они никогда, потому что эта бочка жира гребет себе налоги и жрет в три горла, но вообще от чирьев помогает хорошо припарка из зверобоя и паучьей слюны.
Фрегат был трехмачтовым и назывался «Стэнли». Стоянка в Лаепеае — конечной точке маршрута — затягивалась на все утро; хотя основные местные грузы возили баржами на Торст, но и условно пассажирский Стэнли принимал в свое трюмное чрево положенное количество ящиков и мешков, руды и кож. Боцман, показавший мне каюту, обнаружив полное отсутствие у меня багажа, объяснил, что на каждый билет положено триста килограммов груза — я опомниться не успел, как меня оттащили к мерзнущему на пристани нотариусу, и я уже подписывал договор, согласно которому я обязуюсь доставить в Мантис три стокилограммовых бочки ворвани для кожедела Неччи Пая и передать эти бочки представителям господина Пая в мантисском порту. Три золотых, на которые я разбогател после этой операции, казались ничтожной суммой по сравнению с беспокойством, которое тут же плотно оккупировало мысли. А если с бочками что-то случится? И где они вообще — эти бочки, я их в глаза не видел. А как я их передам в порту, если я их и сдвинуть-то не смогу? И где искать этого представителя? Ну почему я такой бесхребетный червяк, а?
В крошечной каюте кроме меня обреталось трое неписей-воинов, ехавших в Торст, дабы оттуда сопровождать караван до Воль-Глача — свободной столицы земель фронтира.
Как я понял из их бесед, Воль-Глач — это ледяная задница мира, населенная психами ненормальными и колдунами долбанутыми, единственное место, где служивый человек может отдохнуть как следует, но деньжищи за все дерут бешеные. Впрочем, по общему мнению моих соседей, их караван до Воль-Глача все равно не дойдет, потому что к концу зимы ледяные мамосы и бибисы совсем с ума сходят и жрут все живое, так как у них сезон спаривания перед летней спячкой. По такому поводу было решено немедленно распить бутылку, нет, пожалуй, две, понехского соленого самогона, а я разумно вспомнил, что у меня масса дел на палубе.
Ловить рыбу с высокого борта быстро идущего фрегата было неудобно, но я все равно упрямо держал удочку, глядя на тащившийся по воде боком поплавок, пока меня не дернуло так, что я чуть было не улетел за борт. Удочка вырвалась из рук, и я успел только горестно вскрикнуть, глядя, как мое сокровище исчезает в волнах.
«Вам возвращено личное имущество»
Ну да. Ее же нельзя потерять. А я чуть было инфаркт не получил. Закрепив конец удочки между бортом и поручнем, я продолжил ловлю и был вознагражден: очередной рывок встретил во всеоружии, вцепился в удочку, в какой-то столб сзади и стал пытаться вытащить добычу из воды. Безрезультатно. Потребовалась помощь боцмана и матроса; фактически по методу бабка — за дедку, дедка — за репку, мы сумели втянуть на борт акулу больше меня ростом.
— Рыба, пойманная пассажиром во время рейса, считается общей собственностью и должна быть передана на камбуз, — быстро сказал боцман.
— А это можно есть? — спросил я, глядя на клацающее зубами устройство для умерщвления.
— О да… Белокрылки очень вкусные. На осетрину похоже. Ты давай, разделывай.
Я превратил акулу в кучу белого в розовых прожилках мяса. А это что?
«Сломанный хронометр»
Судя по состоянию несчастного хронометра, починке он не подлежал, но я все-таки сунул его в инвентарь. Ну, мало ли.
Акула, действительно, оказалась вполне съедобной, а до прибытия в Торст я еще изрядно пополнил склад корабельного кока треской и сельдью. Стоянку в Торсте, который оказался большим братом-близнецом Суепая и Лаепая, я потратил на то, чтобы ответить на письма.
«Никита. Мы с мамой договорились о перевозке нас в этот Мантис. Завтра мы доедем телегой до корабля и дальше будем путешествовать по реке, в игре быть для этого необязательно, так что мы зайдем уже перед прибытием — недели через три. Мы все здоровы. Папа»
А проснулся я уже в весне. Холод отступил, на предрассветном небе опять было видно две луны — к большому Име добавилась маленькая Рома, которую не видно на крайнем севере.
В «Песне об Амалее» рассказывается, как трое Великих помогли мальчику и его маленькой сестре превратиться в ночные светила, история в целом была мрачная и неаппетитная, и я даже не уверен, что все кончилось хорошо: быть живыми и здоровыми детьми — или парой лун, вечно болтающихся над миром… не знаю, не знаю…
Кроме Торста до Мантиса было еще шесть стоянок, и Развил, к сожалению, в них не входил, так бы я забежал поздороваться с Лукасем. Соседи в моей каюте менялись постоянно, после воинов туда сперва подселились сильно пьющие торговые агенты, а потом — две дамы, едущие до Лоди: с дамами были два младенца и служанка, так что я просто перебрался на палубу, спал там между клетками с курами, укутавшись в малицы, днем
