– А ты знаешь, кого ты вытащила?
Девочка покачала головой, то ли признаваясь в неведении, то ли давая понять, что не желает слушать.
– Евгений Келин, помнишь такого? Хотя… ты еще младенцем была…
И тут произошло то, чего Одинцов не ожидал. Мила удивленно замерла, а потом со всей силы ударила себя по лицу, раз, другой, обхватила руками плечи и заревела. Не заплакала, а заревела, как рыдают дети, понимая, что ушиблись по собственной глупости. Одинцов сел поближе, прижал девчонку к себе, притиснул так, чтобы она в истерике случайно не нырнула в нору. Второй переход подряд даже по такому уникуму ударит сильно.
– Мила… Мила… – завертелось в голове что-то знакомое.
– Мила… Людмила? – спросил он тихо подвывающую под его рукой девочку.
– Милена, – всхлипнула она.
– Милена Кашурина?
Она вскинулась, попыталась вскочить, но Одинцов только стиснул стальные объятья.
– Как мама? Деньги для нее?
Мила кивнула:
– В больнице сказали, что надо еще заплатить, потому что правительственный договор закончился. Денег больше нет, а значит, ее… пора отпускать. А я не отпущу. Только бы заплатили…
Мила с досадой ударила ладонью в стену и уткнулась лицом в грудь судмедэксперта.
Одинцов отчего-то все эти годы не вспоминал о том, что Марину и Лешку поместили в одну больницу – с ней был договор у областной прокуратуры. Лишившись дома, Милка прибежала не к полумертвому Волку, а к матери, которой, почитай, никогда не знала. Марина впала в кому после отторжения подселенной личности. Ромашова загнали в снег – Игорь помнил даже место, где тот упал, а вот Кашурину отыскать в лесу не удалось. Чтобы унять волнения, чиновники проплатили для нее пятнадцать лет содержания на искусственном жизнеобеспечении, пообещав продлить по решению дочери. Теперь Одинцов видел, как это все выглядело в реальности: заброшенный ребенок, ворующий деньги, чтобы оплатить для матери шанс когда-нибудь вернуться в собственное тело.
– Ты ее не пыталась вытащить?
– Я искала, – всхлипнула Мила. – Все поле обегала. Где только не копала! Нет нигде. Потому и в Ледяной Дворец отправилась – думала, туда ее позвало. Но и там нет. Хотела достать денег, чтобы ее не убили, а потом в самую глубину Дворца идти. Но не знала я, правда не знала, что гада этого вытаскиваю. Кирилл понимал, скотина, что если я узнаю, то не стану тащить – еще и закопаю поглубже. А теперь что же получается? Я без денег, мама умрет, а гада этого я в собственной пасти из снега вытащила? Убью. И денег мне не надо.
Мила сжала кулаки. В ее голосе прозвучала такая решимость, что Одинцов невольно усмехнулся.
– Не надо, – проговорил он. – Убью я.
– Так ты же полицейский, – поразилась Мила. – Тебе нельзя. Ты же хороший.
– Поэтому и убью, – проговорил он. – Официально. Именно потому, что я хороший полицейский и работу свою привык делать до конца. Пятнадцать лет назад мне приказали убить Евгения Келина. Я просто выполню приказ. А ты мне поможешь.
Мила кивнула.
Игорь вошел в палату. Мальчик спал, вздрагивая во сне. У его кровати, держа сына за руку, сидела невысокая женщина. Одинцов поздоровался и представился. Женщина подняла на него выцветшие от страданий глаза. Сейчас в них плескалась радость пополам с пережитой тревогой.
– Он поправится, господин эксперт, – заверила она, хотя Одинцов ни о чем не спрашивал. – Врачи сказали, это может быть из-за того, что выздоровление было слишком внезапным.
– А они не сказали, симптомом чего может быть такое выздоровление?
Женщина испуганно сжала ладонь сына, так что тот застонал во сне. Попыталась совладать с волнением, пригладила волосы. Окинула Одинцова более внимательным взглядом, от которого не укрылся и его испачканный пиджак, и медицинский саквояж.
– Это чудо, – твердо заявила она. – Я много молилась. Это ответ на мои молитвы.
– Я сожалею, но ваши молитвы так и остались неуслышанными. Этот мальчик – не ваш сын.
В глазах женщины отразился гнев. Она встала, явно намереваясь попросить Игоря покинуть палату.
– Вспомните дело пятнадцатилетней давности, – проговорил Одинцов, не сводя с несчастной матери холодного взгляда. – Тогда глава секты Праведного Воскресения перенес несколько душ в чужие тела. Вы должны помнить. Это было на всех каналах и во всех газетах.
– Какое отношение… – начала женщина, но Игорь оборвал ее.
– В тело вашего сына поместили опасного преступника. Это не выздоровление, а преступление.
– Но это спасло моего сына! – воскликнула она, делая шаг навстречу Одинцову. – Даже если они преступили закон, я благодарна этим людям. Вы не знаете, каково это – когда твой собственный ребенок за всю жизнь ни разу не обнял тебя. Не знаете, как тяжело понимать, что он никогда не скажет даже пары слов, никогда не посмотрит в глаза, не сможет сам ходить, есть, поменять белье. Каково это – каждый день думать, что будет с ним, когда тебя не станет! А теперь он говорит, ходит, ест! Он обнимает и целует меня! Он говорит: «Я люблю тебя, мама!»
– Это говорит убийца трехсот сорока шести человек, виновник того, что пятьдесят три человека попали в лечебницу для душевнобольных. Он сделал много зла. И если мы позволим ему остаться в теле вашего сына, жертв станет больше.
Женщина замахала руками, отгоняя Игоря, словно навязчивую муху, но Одинцов продолжал:
– Вы можете сейчас выгнать меня, но тогда изгнание второй личности произведут по решению суда, а вас посадят за то, что укрывали преступника, потому что я не стану скрывать, что предупреждал. Вас ждет тюрьма, сына – лечебница. В лучшем случае лечебница, потому что, если гость освоится в теле, он просто выкинет хозяина туда, на другую сторону, не оставив шанса.
– Чего вы хотите?
– Позвольте мне вернуть вам сына. Вашего сына. Он больше не обнимет, не скажет «люблю», не посмотрит в глаза. Но это будет он, ваш мальчик, на долю которого выпало испытание, что по плечу не каждому. Но он не станет причиной смерти сотен человек.
Игорь говорил еще несколько минут. Видел, как в дальнем окошке палаты мелькнуло лицо Милы, на нем читалось нетерпение и ярость. На мгновение Игорь подумал, что ошибся, когда пошел к матери мальчика сам. Стоило пустить Милку. Та подняла бы на несчастную женщину свои злые глаза и сказала: «В теле вашего сына сидит гад, который свел с ума и убил мою маму. Дайте, я его прикончу».
Может, так было бы проще. Милка сломала бы ра-зом, а Игорь давил-давил-давил, пока что-то внутри бедной женщины не треснуло. Она согнулась, коснувшись губами вспотевшего лба сына, и отошла от постели, пропуская Одинцова. Некромант поставил саквояж на постель, достал нужную ампулу.
Горло Келину он перегрыз тотчас, как тот выкатился из норы. Мила уже стояла рядом, переступая белыми лапками между полозьев своих санок. Ньюфаундленд втащил тело на санки, и маленькая хаски рванула с места, увозя свой груз как можно дальше, туда, откуда его не сумеет достать никто, кроме нее самой.
Игорь еще немного постоял на краю леса, глядя, как мчится по снегу красивая, как плюшевая игрушка, некромантка Мила Кашурина. Он знал, что девчонка не вернется. Он сам ее отпустил, приготовил дежурные слова для рапорта, чтобы спрятать за ними маленькую хаски с санками.
Игорь пришел в себя за секунду до того, как сработал таймер на седуксене. Вытер платком розовую слюну – он, почитай, уже лет двадцать не прикусывал языка, но свою «улыбку» он отдал маленькой преступнице. Она сидела рядом: подрагивающая рука девочки лежала в ладони Одинцова. Он осторожно переложил эту руку на колено Милы, выгреб из кошелька деньги и запихнул в карман ее куртки. Потом на едва гнущихся ногах дополз до скоростного лифта, махнул медсестре карточкой. Он думал зайти к главврачу, отпустить Лысова и оформить годовую оплату содержания Марины Кашуриной, но сил хватило только на то, чтобы вползти в Лешкину палату. До стула Игорь не дошел – стёк по стене на пол, прикрыл глаза и тотчас заснул. Сперва ему показалось, что он видит Алексея – как в тот день, когда тот ушел: белый пушистый пес несся по снежному полю, и его след стрелкой указывал туда, куда Одинцов столько лет боялся поднять глаза. Но на этот раз было совсем не страшно – Игорь вгляделся в мучительную для глаз белизну, собака обернулась. Это была она. Мила Кашурина. Маленькая хаски, запряженная в санки.
Отчаянье и тоска, как пятнадцать лет назад, захлестнули Одинцова, но мгновением позже вспыхнула в уме мысль, заставившая тоску отступить: в этом мире такие некроманты, как он и Мила, не теряются. И лес не так уж велик, как кажется. Однажды они встретятся – там или здесь – и старый одноглазый ньюфаундленд попросит синеглазую пушистую девочку проводить его до Ледяного Дворца.
