Ли Бреккет
Исчезновение венериан
Ветер дул ровно, не усиливаясь, не налетая внезапными шквалами, и силы его хватало ровно настолько, чтобы еле-еле наполнять паруса обшарпанной скорлупки и не спеша гнать ее по тихим морским волнам. Мэтт Харкер лежал у румпеля, считал струйки пота, стекающие по его голому телу, и угрюмыми тусклыми глазами поглядывал в темно-индиговые небеса. Из последних сил он сдерживал бессильную злобу, что поднималась у него в горле, как горькая отрыжка.
Море — венерианская жена Рури Маклерена называла его морем Утренних Опалов, — черное, пронизанное яркими подводными огоньками, чуть слышно плескалось за бортом корабля. Небо низко нависало над ним. Толстое облачное одеяние Венеры навсегда скрыло Солнце от изгнанников-землян, и теперь они почти забыли, как выглядит великое дневное светило. На горизонте синий мрак рассеялся, и узкая светлая полоска протянулась там, где небо сливалось с морем. Две тысячи восемьсот человек, экипажи двенадцати кораблей, чувствовали себя безнадежно заплутавшими на долгом пути между рождением и смертью.
Мэтт Харкер глянул на парус, затем на кормовой фонарь идущего впереди корабля. В туманном сиянии, которое не угасает на Венере даже ночью, было отчетливо видно его лицо, изможденное, осунувшееся, покрытое морщинами и шрамами — наследством той жизни, когда желаешь и не имеешь, умираешь, но не становишься мертвым. Харкер был тощим, жилистым, невысоким человеком со змеиной уверенностью в движениях.
Кто-то осторожно пробрался к нему, обходя спящих, чьи тела устилали всю палубу. Харкер равнодушно кивнул подошедшему:
— Привет, Рури.
— Привет, — ответил Рури Маклерен и сел.
Он был молод, наверное, вдвое моложе Харкера. На его лице, очень усталом, все еще светилась надежда. Некоторое время он сидел, ничего не говоря и никуда не глядя, а затем спросил:
— Ради Бога, скажи, Мэтт, на сколько нас еще хватит?
— Экая важность, парень! Что, терпение лопается?
— Не знаю. Возможно. Когда мы где-нибудь остановимся?
— Когда найдем место, где можно остановиться.
— А есть ли такое место? По-моему, судьба преследует нас с самого моего рождения. Вечно что-нибудь да не так. То набеги туземцев, то лихорадка, то скверная земля… Нет нам покоя. Но должно же это когда-нибудь кончиться? Можно ли выжить в таких условиях?
— Я предупреждал тебя: не заводи малыша! — заметил Харкер.
— При чем тут мой ребенок?
— Ты начал беспокоиться. Малыша еще нет, а ты уже тревожишься.
— Конечно, тревожусь.
Маклерен обхватил голову руками и выругался. Харкер понимал, что его собеседник с трудом удерживается от крика.
— Да, я не хочу, чтобы с моими женой и малышом случилось то же, что и с твоими. У нас на борту лихорадка.
На минуту глаза Харкера стали похожи на раскаленные угли. Затем он взглянул на парус и сказал:
— Может быть, смерть — лучший выход для них.
— Не говори так.
— Но это правда. Вот ты спрашиваешь меня, когда мы остановимся. Может быть, никогда. И не надо распускать нюни. Я подозревал это уже давно. Ты еще не родился, а я уже видел, как люди Облака сжигали наше первое поселение и распинали моих родителей в их собственном винограднике. Я был там, когда началось переселение в страну обетованную, обратно на Землю, и я все еще жду обещанного.
Мышцы на лице Харкера натянулись, как проволочные узлы, но голос оставался пугающе спокойным:
— Для твоих жены и малыша лучше было бы умереть сейчас, пока Вики еще молода и надеется на лучшее, а ребенок не успел открыть глаза.
На рассвете Сим, высоченный негр, несколько успокоил Харкера. Он тихонько запел что-то печальное, медленное, как ветер, и бесконечно красивое. Харкер проклял его и снова свернулся клубком, пытаясь уснуть, но песня осталась с ним.
«О, я смотрел на Иордан, и то, что я увидел, пришло, чтобы унести меня домой…»
Наконец Харкер уснул. Во сне он стонал и вертелся, а потом начал кричать. Люди вокруг проснулись и с интересом наблюдали за ним: днем Харкер был одиноким волком, его вечная злоба и холодный взгляд жестоких глаз не располагали к общению, и если время от времени он бредил во сне, никто не хотел и пальцем пошевелить, чтобы помочь ему.
Люди с любопытством заглядывали в душу Харкера, но вмешиваться в его дела не собирались.
Харкер же ни о чем не беспокоился. Он снова играл в снегу. Ему было семь лет.
Сугробы были белыми и высокими, а над ними висело небо, такое голубое и чистое, что иногда он даже задумывался, не моет ли Бог небеса каждую неделю, как мама — на кухне пол. Солнце сияло, оно походило на большую золотую монету, и снег блестел в его лучах, как мириады крошечных бриллиантов. Харкер протянул руку к солнцу, морозный воздух гладил его лицо чистыми ладонями, и мальчик смеялся.
А затем все исчезло.
— Гляньте-ка, — сказал кто-то, — он плачет.
— Ревет как маленький. Вы только послушайте.
— Эй, — сказал первый смущенно, — может, разбудим его?
— Ну его к черту, старого слюнтяя. Эй, послушай-ка…
— Папа, — прошептал Харкер, — я хочу домой.
Пришла заря, похожая на молочный огонь, просеянный через жемчужно-серые слои облаков. Сквозь сон Харкер слышал неясные крики. Ночь не принесла ему отдыха, и веки его упорно смыкались. Постепенно голоса обретали четкость, и наконец он услышал слово «Земля!» повторяемое снова и снова. Харкер заставил себя проснуться и встал.
В тумане морские волны блестели палевыми переливами. Стаи маленьких драконов с блестящей, как драгоценные камни, чешуей поднялись с дрейфующих повсюду травяных островов, выгнули шеи и захлопали крыльями.
Впереди маячил длинный низкий холмик грязной земли, поднимающийся среди болот. За ним к облакам вздымался гранитный утес, похожий на широкую стену. На него-то с надеждой и взирали десятки изгнанников.
Харкер обнаружил, что рядом с ним стоит Рури Маклерен в обнимку с Вики — своей женой. Вики была одной из немногих венерианок, вышедших замуж в земной колонии. Как всякую уроженку Венеры, ее отличали чистая белая кожа, блестящие серебристые волосы и ярко-красные губы. Глаза ее были изменчивы, словно море, и полны скрытой жизни Сейчас в них появилось особое выражение, какое бывает у женщин, готовящихся к продолжению рода.
Харкер оглянулся.
— Земля, — сказал Маклерен.
— Грязь, — ответил Харкер, — болото, лихорадка. Это похоже на все остальное.
— Мы можем остановиться здесь хотя бы ненадолго? — спросила Вики.
Харкер пожал плечами:
— Это решит Гиббонс.
Он хотел спросить, какая, к чертям, разница, где родится ребенок, но придержал язык и отвернулся. На досках лежали три тела, завернутые в рваные одеяла. Харкер криво улыбнулся:
