Схватив лопату, Окуркин с размаху ударил ею о землю, однако она сразу отскочила, оставив на спрессованной глине едва заметный рубчик.
– Уходите, – серьезно сказал Тютюнин. – Видите, какая земля тяжелая. Мешаете только…
– Хорошо, Сереж, работай пока, – произнесла Люба. – А мы через час уже обед приготовим. Правда, мам?
– Правда, – буркнула Олимпиада Петровна и, развернувшись, двинулась к «красному уголку».
Люба ушла следом за ней, и Сергей остался в одиночестве, уныло долбя будущую грядку.
Неожиданно послышалось жизнерадостное завывание окуркинского «запорожца». «Лупатый» канареечного цвета выскочил из-за чахлого лесочка и лихо затормозил перед веревкой, которая в отсутствие забора обозначала границы дачи.
Бодрый и предприимчивый, Окуркин хлопнул дверцей и попытался с разбегу перемахнуть через веревку. Зацепившись, упал сам и повалил два кое-как установленных столбика.
Впрочем, такой пустяк не смог испортить Лехе настроение. Он отряхнул с себя рыжую глину и крепко пожал Тютюнину руку, сказав:
– Тебе идет лопата, Серег! Ты с ней прям женщина с веслом.
– Скажу лучше – с кайлом, – невесело усмехнулся Тютюнин.
– Почему с кайлом? – Окуркин нагнулся и, подобрав кусочек сухой глины, с видом знатока растер его на ладони. Затем плюнул на растертую глину и шевельнул бровями. -
Понятно, – сказал он, однако в свои выводы друга не посвятил. – И давно ты тут ковыряешься?
– С утра.
– Не густо, – покачал головой Окуркин. – Земля как гранит. Ты так будешь до первого снега ее окучивать.
– Я тоже так думаю… – согласился Тютюнин. – Была бы у меня фреза…
– Какая фреза?
– Которой старый асфальт срезают… Два прохода, и дело сделано.
– Фреза – это да. Без фрезы здесь делать нечего… – повторил за Серегой Окуркин и почесал нос, что было первым признаком очередной окуркинской идеи.
– Я вот чего подумал, коллега… – Окуркин еще раз почесал нос, и идея в его голове сформировалась полностью. – У меня знакомый метростроевец есть, думаю, он поможет нам с оборудованием.
– А я потяну по деньгам? – осторожно осведомился Тютюнин.
– Никаких денег и не нужно. Услуга за услугу. Он нам оборудование, а мы ему поможем из шахты мотор поднять с медной оплеткой. Он себе его давно отложил, только поднять не было возможности.
– А теперь что же?
– А теперь возможность будет.
Из «красного уголка» вышла Люба.
– Здорово, принцесса! – поздоровался Окуркин.
– Здравствуй, Леш, – осторожно ответила Люба, подходя ближе и внимательно глядя на карманы гостя – не оттопыриваются ли они не ко времени привезенной пол-литрой.
Поняв, о чем думает тютюнинская супруга, Леха широко улыбнулся и развел руками.
– Да ты что, Любаша! Ты же знаешь, с моей Ленкой в такие шутки играть нельзя. Расправа будет короткой.
Тютюнина кивнула. Ее приятельница, Окуркина Лена, была на полторы головы выше Лехи и имела в своих руках достаточно силы, чтобы свернуть в колечко лом. Не большой конечно, а так – средних размеров.
Окуркина стеснялась своей силы и не раз признавалась, что сильно пугается, отвесив своему благоверному очередного леща.
– Представляешь, Любаш, пульну его несильно, а он отлетит, болезный, к стенке, ударится в нее и сползет на пол да еще глазки закатит. Я тут же в слезы – все, думаю, овдовела… Потом гляжу нет, живой…
Несмотря на такую тяжелую артиллерию, Окуркин время от времени уходил в загул, как правило, в компании с Серегой, которому тоже в таких случаях доставалось дубовой скалкой.
– Почему, Лен, они у нас такие непонятливые? – бывало, спрашивала Люба Тютюнина у подруги. – Вот ведь и достается им, а они опять напиваются. Завтра пятница – опять наклюкаются.
– Наклюкаются, подруга, наклюкаются, – обреченно вздыхала Лена, поводя богатырскими плечами. – Это потому, что они у нас шебутные и отчаянные.
– Отчаянные, – соглашалась Люба, и они с Леной молча смотрели телик, осознавая, как какие-нибудь декабристки, свою нелегкую женскую долю.
– Я просто приехал дачу вашу посмотреть, – сказал Леха.
– Ну и как, нравится? – сразу загорелась Люба.
– Да, красиво. Такой красной глины я нигде еще не видел. Из нее охру можно делать.
– Правда? – поразилась Люба. – А зачем?
Из «красного уголка» выглянула Олимпиада Петровна. Заметив Окуркина, она тотчас выбежала наружу, позабыв снять кухонный фартук с надписью «Аи лав Ю-Эс-Эй».
– Что, доча, перехватила наркокурьера?! Подскочив к Лехе, Олимпиада с криком замахнулась на него дубовой скалкой.
– А ну скидывай дозу, дохлик!
– У него ничего нет, мама, – доложила Люба.
– А чего тогда приехал? – удивилась тютюнинская теща, нехотя опуская скалку.
– Я Сергея хотел на речку пригласить, на Каменку, – скромно улыбнувшись, сообщил Окуркин.
– Да? Купаться захотелось? А кто целину будет возделывать – две слабые женщины?
– Нет, об этом не беспокойтесь. Мы с Сергеем завтра приспособление привезем и буквально весь ваш участок перекопаем.
– Весь? – с сомнением уточнила Олимпиада Петровна.
– Буквально, – уверенно кивнул Окуркин.
– Ну-ну, маркшейдер.
– Моя фамилия Окуркин, – обиделся Леха.
– Ну ладно, раз так, езжайте мыться, – согласилась Люба. – Только никаких выпивок. Ты понял, Сергей?
– Конечно, – обрадовано закивал Тютюнин. – Поплавать очень хочется. Давно я не плавал.
Неглубокая Каменка подпрыгивала на глинистых порогах и вилась меж песчаных, поросших соснами холмов. Тютюнин и Окуркин высадились из «запорожца» в том месте, где она омывала берег детского лагеря отдыха «Синий ручеек».
– Хорошо здесь, тихо, – заметил Тютюнин.
– Это пока у детишек тихий час. В нашем распоряжении… – тут он посмотрел на часы, – сорок пять минут… Уложимся?
– Уложимся, – ответил Сергей и, забросив брюки в «запорожец», стал спускаться к воде.
Усевшись на неглубокое дно, друзья, блаженно щурясь на солнце, на мгновение забыли о своих проблемах. А проблемы у них были.
Во-первых, у них сломался множительный аппарат. Сделанный из старой хлебницы, он запросто копировал алюминиевые банки, которые затем можно было сдавать как лом цветных металлов. Маленькие человечки – тыклики, изготовившие этот чудо-аппарат, давно уже не выходили на связь с Тютюниным, и неизвестно было, собирались ли выйти вообще когда-нибудь.
Второй проблемой был старый стадион «Локомотив», где прежде у Сереги и Лехи был собственный участок под трибуной, с которого они добывали во время матчей пустые банки из-под пива.
