– Хантер, сэр, мне кажется, ваш рассказ ему неприятен…
– Молчи, железка, – прошипел охотник. – Не знаешь ничего, так и молчи. Я тут объясняю пацану, что в мире происходит. Ну так вот. Коктейльчик потом продают. За большие деньги продают. И покупают его не абы кто, а только Бессмертные. У обычных людей таких бабок не найдется. И знаешь, что Бессмертные делают?
– Что?
– Колют мой коктейльчик себе в вену. Ух, как круто, какой кайф. Вот ты, пацан, знаешь, что такое Тир-на-Ногт?
– Крепость Бессмертных, – прохрипел Колдун.
– Ага, крепость. Небесная крепость над Лондоном. Белый свет, колонны, дворцы и все такое. Только все это фигня. Иллюзия. На самом деле Бессмертные живут под землей в огромном бункере. У них там сталь, кирпич и бетон. Узкие коридоры, не развернешься.
И по ним крадутся Бессмертные, как звери, запертые в клетку. Пыль. Теснота. Скука. И вот они играют. Им в своей клетке, понимаешь, скучно, и они играют в очень веселые игры. Вколол коктейльчик в вену – хопа, а ты уже не в клетке. Ты на воле, и у тебя зубищи – во, когтищи – еще лучше. Ты химера. Ты полностью управляешь зверем. И делай что хочешь. Они там, в тюряге своей, в Тир-на-Ногт, друг другу глотки перегрызть не могут, а вот на воле – пожалуйста. Хочешь – выслеживай таких же, как ты. А хочешь – людишек гоняй, кишки им выпускай. Резвись, короче. Говорят, они даже соревнования устраивают. Чемпионаты. Кто больше людей положит. Или соберутся на полянке какой, на площади и давай друг друга мордовать, кто последний останется. Турнир «Вельд», слыхал про такое? Вот это игра, вот это кайф, куда там твоим Тому и Джерри. И главное, пацан, знаешь что?
– Что?
– То, что ты не отвечаешь ни за что. Это ж не я бабу зубами изорвал, ребятенка ее придушил. Это ж химера. Летюга, или щетень, или еще какая зверюга. А я ж чистенький. Я в это время у себя в кресле сидел, шампанское попивал. Ну, понял?.. Э, да ничего ты, башка дурья, не понял. Не люди они, с игрушками своими. Не люди. – Желтые глаза охотника горели ненавистью. Он нервно кусал губы.
– А вы, значит, человек? – просипел Колдун. Ему становилось все хуже и хуже. Глаза слезились. Из носа потекло, и все как-то плыло. И было трудно дышать.
– Я – человек. Я за себя отвечаю.
– Да, – еле слышно прошептал Колдун. – А еще вы слышите Божий глас, и он говорит вам, кого надо убивать…
Хантер отшатнулся. Побелев, он вгляделся в лицо Колдуна, и рука его метнулась к карабину.
– Тварь. Погляди, он изменяется, Батти, на морду его погляди…
Колдун понял, что сейчас его, наверное, пристрелят, и вжался глубже в спальник. Рой, что-то делавший у мотоциклов, мгновенно очутился рядом и наступил на карабин.
– Пусти! – взвыл Хантер. – Пусти, мразь, я его кончу!
Андроид ботинком вышиб карабин из-под пальцев охотника и пинком отшвырнул к стене. Игнорируя вопли Хантера, он присел на корточки рядом с Колдуном и посветил ему в глаза, а затем приказал:
– Рот откройте.
Колдун послушно открыл рот. Батти заглянул ему в горло и присвистнул.
– Дышать трудно? Что-нибудь чешется?
Колдун кивнул.
– У вас аллергия. Вы никогда не выезжали из города?
Колдун снова кивнул. Говорить ему было уже сложно, в ушах свербело, горло распухло, по подбородку текла слюна.
– Этого еще не хватало, – пробормотал андроид. Он достал из аптечки шприц и ампулу.
– Ты чего ему колешь, сука железная? – прокряхтел Хантер, которого андроид, кажется, слегка помял.
– Антигистамин и стероиды, сэр. У него отек гортани. Да вы сами посмотрите, как он распух.
Андроид перевернул Колдуна на бок. Блеснул шприц, но укола Колдун уже не почувствовал. Голоса Батти и Хантера доносились словно издалека.
– Придется все же развести костер. Надо, чтобы было тепло. Пожалуйста, заверните его в спальник. Да что вы топчетесь, Хантер? Он не тварь из леса. Просто обычный городской мальчишка, попавший на природу. Наверное, в жизни цветка не нюхал.
– Вот черт. Навязали подарочек на нашу голову…
– Киньте мне тот ящик. Эй, сынок, не засыпай!
Встревоженные голоса уплывали. Чьи-то руки заботливо укутали его в спальник. Затрещало, потянуло запахом горящей бумаги и дерева. По потолку забегали оранжевые блики. Звезды в проломе крыши закачались, раздвоились и полетели, полетели в распахнутую черную пасть…
Колдун спал, и ему снилась пустота. Пустота была огромной и очень, очень пустой. По краю пустоты, как по вогнутой стенке космического пузыря, полз клоп. У клопа было лицо Хантера и пышные черные усы, Хантеру явно не принадлежащие – словно клоп-Хантер стащил их из театрального реквизита. Пустота была в миллионы раз больше и величественнее клопа, но при этом оставалась пустотой, что давало клопу определенное преимущество. Клоп-Хантер самодовольно пошевелил усами и, ткнув в пустоту лапкой, обвинительно провозгласил: «Не человек!» В ответ пустота расхохоталась. От хохота пузырь лопнул, и клоп-Хантер, кувыркаясь, полетел в стерильный хирургический свет.
Свет горел в кабинете. Еще в кабинете был врач – спортивный, подтянутый, но с лицом, исчерченным ранними морщинами, с синими мешками под глазами, он восседал за большим столом. Похоже, врач злоупотреблял стимулирующими средствами. На диванчике напротив стола сидела мама и держала Колдуна за руку. Прекрасные, идеальных очертаний губы матери скривились от горя, и она жалобным – совсем не своим – голосом просила врача:
– Сделайте же что-нибудь! Боже мой, при современном уровне медицины…
– Моя дорогая, – пророкотал врач неожиданно низким голосом. – Боюсь, ничего сделать нельзя.
Рука, сжимавшая ладошку Колдуна, дрогнула.
– Он умрет?
Врач улыбнулся, и Колдун неожиданно понял, откуда взялись пышные клопиные усы. Усы принадлежали врачу, он видел врача с этими усами в совершенно другом месте – там, куда врачи обычно не ходят.
– Не так сразу, – успокоил маму врач. – Скорее всего, ваш сын проживет лет двадцать – двадцать пять. При его метаболизме и скорости развития это практически аналогично нормальной продолжительности человеческой жизни… У меня в практике ваш случай не первый. После катастрофы что-то произошло с генами. Темпы развития зародышей ускорились, но, вероятно, ускорится и старение – пока не было возможности проверить это на людях…
Кажется, слова про «двадцать – двадцать пять лет» совершенно успокоили маму, потому что она достала из сумочки баллончик с гримом и принялась поправлять макияж. Нет, это они уже вышли из кабинета и стояли в коридоре перед большим зеркалом. Мама красилась, а Колдун пытался понять, зачем она красится – ведь ее лицо и так безупречно красиво. Она отражалась в зеркале: высокая, стройная и волшебно прекрасная, с пепельными волосами, собранными в сложную прическу. Мать по-прежнему держала Колдуна за руку, но сколько он ни вглядывался в холодную поверхность зеркала, его отражения там не было. Стоявшая рядом прекрасная женщина, казалось, не замечала ничего необычного – возможно, потому, что смотрела лишь на себя.
