– Ничуть. Если хотели получить точную информацию, следовало спросить, как моего отца зовут. И вы можете спросить, когда снова наступит ваша очередь, но сейчас моя. Правда или поступок?
– Правда, – с ненавистью сказал Вечерский.
– Вы придерживаетесь одной стратегии, а это ведет к проигрышу.
– Посмотрим.
– Хорошо. Вы действительно сдали Морган с потрохами генералу Амершаму?
«А ведь я хочу его убить, – с удивлением понял Вечерский. – Я бы его убил прямо здесь, будь у меня такая возможность. Спокойней, Алекс, спокойней. Не стоит тратить эмоции на нечто неосуществимое».
– Да или нет, Алекс?
Они работали вместе еще долго, два года, и неизменно вежливо улыбались друг другу – даже тогда, когда больше всего хотелось вцепиться друг другу в глотку. Это хуже ненависти, это презрение. Презрение со стороны Морган; глухое отчаяние, переходящее в злобу, – с его стороны. И ревность. Страшная, слепая ревность – не к человеку, не к вещи. К науке. Когда появились первые результаты, касающиеся телепатического интерфейса, Морган сделалась почти счастлива. Ему хотелось, чтобы она была счастлива с ним. Чтобы ее бархатные глаза сияли при виде его, а не при виде бегущих по экрану статистических данных.
Вся беда в том, что Саманта была гением, самым обыкновенным гением, из тех, что рождаются раз в сотню лет. А он, Вечерский, гением не был. Он был просто человеком и хотел человеческого: славы, признания. Любви. Саманта же хотела таблетку от одиночества, немного живого тепла: ровно столько, чтобы не отвлекало от работы. Но любовь не продается в таблетках, а если упаковать ее в приторную оболочку пилюли, становится не лекарством, а ядом.
Таким же ядом сочились благожелательные слова пригласившего его в свой кабинет человека.
Грегори Амершам на публике мог выглядеть добродушным старым мерином или беззаботным кутилой, но настоящим он был только здесь, в сером офисе на одном из бесчисленных этажей серого нью-йоркского здания. Офис был безлик. Стол и стул для посетителей – ни картин на стенах, ни фото жены и детей, ни припрятанной в одном из ящиков стола бутылки, Вечерский не сомневался. Только серая, безликая функциональность.
– Вот что, Алекс. Я ведь могу называть вас Алексом? Ну и отлично. Как у вас продвигаются дела с грин-кард?
Вечерский поежился.
– Неплохо.
– Неплохо? Не приходится стоять в очередях в компании мексиканских гастарбайтеров и китайских работяг? От китайцев всегда так несет… – Генерал усмехнулся.
Вечерский подумал, что, если Амершам сейчас достанет из ящика пачку сигар и закурит, и предложит сигару собеседнику, они еще смогут договориться. Не достал и не закурил.
– Так вот, Алекс. Мне хотелось бы, чтобы вы знали: я здесь, чтобы оказывать вам помощь. Любую необходимую помощь, как в работе, так и в других делах. Мы очень ценим ваше сотрудничество.
– Благодарю…
– Извините, я еще не договорил. Для того чтобы оказывать вам помощь, я должен знать, как продвигаются ваши исследования. Знать все, что происходит в лаборатории. В вашей, Алекс… и в соседней. Саманта – блестящий ученый, но у нее слишком высокое самомнение. Она полагает, что со всем управится сама. Но мы с вами ведь понимаем, что это не так?
Генерал улыбался. Его длинные губы как будто аккуратно взяли за кончики и подтянули к ушам. Он не утруждался даже изобразить блестящую голливудскую улыбку, которой славился в обществе. Зачем? Не перед тем же, кто целиком от него зависит, кто без его поддержки окажется в толпе мексиканских гастарбайтеров и дурно пахнущих китайцев.
– Я хочу уточнить, – сказал Вечерский, – вы требуете, чтобы я шпионил для вас за Самантой Морган?
– Да, если вам угодно так это сформулировать.
– А если я скажу «нет»?
Грегори Амершам развалился в кресле, закинув ногу на ногу и вытянув их во всю немалую длину. Для этого ему пришлось откатиться от стола – конечности под столом не умещались. Он и правда чем-то походил на скакуна, этот светский генерал, но отнюдь не на мерина, нет – сейчас он смахивал на призового жеребца. Хотя лошадкой, на которую ставили в этих скачках, был как раз Вечерский. Или он не прав? Или на генерала тоже ставили, просто этих игроков мало кто видел в лицо?
– А я вас не тороплю, – сказал Амершам. – Зная Саманту, предположу, что вы сами ко мне прибежите. Раньше или позже. Просто помните о нашем разговоре.
Так и случилось – скорее позже, чем раньше, но все-таки случилось.
– Да. Да, я сдал Саманту Амершаму. Именно я и сдал. Вы удовлетворены?
– Почти. Совсем удовлетворен я буду, когда узнаю ответ на свой последний вопрос. А пока давайте вы.
– Правда или поступок?
– По-моему, мы оба уже слегка устали от правды. Пусть будет поступок.
Вечерский с улыбкой взглянул на Бессмертного, и от этой улыбки хозяин дома беспокойно шевельнулся в кресле.
– Снимите маску, Джимми.
Бессмертный замер.
– Ну, давайте же. Неужели вы там, под маской, настолько безобразны? Поверьте, я видел редкостных уродов, так что в обморок не упаду.
– Вы выиграли.
– Что?
– Ваша взяла, Алекс. Вы получите все, что нужно для экспедиции. Желаю вам удачи в поисках. Кстати, где вы собрались ее искать?
Слегка ошарашенный таким поворотом событий, Вечерский пробормотал:
– Последний раз Морган видели в канадском Алгонкине.
– А. Дивные места. Озера и водяные лилии. Что ж, приятной прогулки.
Бессмертный Дориан, он же Джеймс Оливер Эмери, встал с кресла и вышел из комнаты. Лев, вернувшийся на обои, проводил хозяина равнодушным взглядом.
После трех часов бега зверь достигает своей цели. Здесь тоже много мертвого железа. Железо жалобно скрипит, и воет, и поет на поднявшемся ветру. Железо сверху, и со всех сторон – железо. Под одной из железных вещей спрятался Тот, Кто Зовет. Железную вещь окружают мелкие вонючие твари, они копают и скребутся, они хотят добраться до Того, Кто Зовет. Зверь рявкает. Твари поворачивают к нему треугольные морды. Твари голодны и не желают уступать добычу. Если бы зверь умел смеяться, он бы расхохотался. Ему приходится убить двух или трех вонючих тварей, прежде чем остальные понимают и разбегаются.
Зверь толкает железную вещь плечом. Вещь поддается не сразу. Зверя охватывает нетерпение, ведь источник Зова так близко. Он рвет железо когтями и опять толкает – наконец вещь поддается и переворачивается. Зверь встречает взгляд Своего Человека.
