Одна из них открыта.
Девочка издает радостный вопль.
— Вперед! — кричит она.
Мы лезем через переборку и — как и вначале — попадаем в прямоугольный коридор. Противоположная стена гладкая, без дверей. Сатмонк указывает направо, и мы бежим дальше. Я спотыкаюсь, перед глазами все плывет, сердце колотится. Мои силы на исходе.
Немного погодя я замечаю на полу обрывки одежды и какие-то кусочки. Может, это еда? Я поднимаю буроватый раздавленный кубик.
Остальные бегут дальше.
Кубик твердый, словно камень, и ничем не пахнет. Я кусаю его.
Девочка мчится обратно.
— Не еда — по крайней мере не для тебя. — Она выбивает кубик из моей руки. — Но возможно, еду мы скоро найдем.
Я взбешен и разочарован — и внезапно понимаю, что плачу, хотя глаза сухие.
Девочка тянет меня за руку.
— Не останавливайся. Нужно добраться до тепла. Вперед.
Мы идем. Очевидно, девочка поняла, что я слишком устал. По дороге она подбирает тряпку и, встряхнув, протягивает мне.
— Не очень грязная. Сойдет.
Это шорты из тонкой ткани. На одной из штанин большое темное пятно засохшей крови.
— Нет, спасибо, — отвечаю я, но шорты не выбрасываю.
— Как хочешь. Почти всю нашу одежду мы сняли с мертвых.
Если это должно было меня подбодрить, то затея не удалась. Я снова хочу прилечь — и не ложусь лишь потому, что опасаюсь получить пинок от девочки. Мы догоняем остальных. Сатмонк и Толкарец, похоже, спят. Собиратель караулит, сидя на полу у стены. Девочка перешагивает через них.
Собиратель прикрывает нос.
— Была там? — спрашивает он и, чихнув, качает головой. Ему трудно говорить на нашем языке.
— Нет, так далеко я не заходила.
— Может, добавить в книгу? — говорит Собиратель.
Девочка морщится. Остальные уходят; мы следуем за ними. Хотя воздух прохладный, все же здесь теплее. Возможно, девочка права.
Тусклый свет впереди становится еще более синим.
— Это пузырь? — спрашивает девочка.
— Что такое пузырь? — отзывается Собиратель.
Наверное, Толкарец уже понял, и между ними начинается диалог из свиста и кряканья. Звуки столь комичные, что если бы я сейчас не умирал, то непременно рассмеялся бы.
В конце концов Собиратель говорит:
— Они знают про пузыри. Кто-то рассказал. — Он едва не чихает и, искоса глядя на меня, постукивает по носу. — Учи кряк!
— Непременно. — Зажав нос, я фыркаю, а затем издаю что-то похожее на кряканье.
Все смеются. Нет, это еще не конец — ведь я могу шутить. Впрочем, возможно, они всегда издают подобные носовые звуки перед тем, как наброситься на тебя и съесть.
Если бы таков был их план, я бы их понял.
Но я знаю, что об этом они не думают.
Это же люди — мои родичи, только другие, хотя я понятия не имею, откуда мне это известно. Прежде чем я успеваю догнать девочку, синеватый свет становится ближе, а коридор — шире. Пол переходит в какой-то решетчатый мостик с ограждением-«клеткой» из металлических полос. Слева на уровне плеч тянется лестница.
Мы останавливаемся, чтобы оглядеться. Под мостом тьма, наполненная крошечными огнями. На то, чтобы их сосчитать, понадобилась бы вся жизнь.
— Что это? — пищит девочка. Такого она никогда не видела, однако пытается выглядеть невозмутимо. Она не любит все новое и большое — ни предметы, ни идеи.
— Это небо, — отвечаю я. — Вселенная. В ней звезды.
— Это корабль, — возражает Собиратель. — Большой, больной Корабль.
— Где мы? — Голос девочки дрожит.
— В смотровой камере, — говорю я. — Я помню ее по Сну.
Действительно помню — правда, смутно. Здесь мы собирались, чтобы посмотреть на новую планету, вот только ничего похожего на нее не видно. Однако за ограждением что-то есть. Мы идем дальше, и объект появляется впереди — он довольно быстро движется и вскоре пройдет прямо под нами. На секунду потеряв ориентацию, я хватаюсь за перила.
— Это наша планета? — Похоже, у девочки тоже сохранились воспоминания о Сне.
Далеко внизу под нами проходит объект — огромный, грязно-белый, потрескавшийся, покрытый кратерами. Он похож на огромный снежок в клетке, которая вверху переходит в изогнутую и изящную стойку.
И эта стойка, опора или балка, идет от грязного снежка туда, где находимся мы.
Она соединяет снежок с Кораблем, который кажется просто крошечным по сравнению с этой глыбой льда.
Двигаясь по часовой стрелке, балка со снежком подходят к другой стороне и исчезают из виду.
Корабль вращается над снежком в своего рода «колыбели» — или же снежок летает вокруг нас. Но последнее не столь вероятно.
Мы находимся внутри какого-то вращающегося объекта — возможно, цилиндра; вращение придает ускорение и обеспечивает силу тяжести.
Корабль вращается.
— Это не наша планета, — говорю я.
Сатмонк, похоже, согласен: качая головой, он выставляет вперед плоские ладони, словно отвергая все, что видит. Возможно, я знаю, что это за снежок, но именно об этом думать не хочу. Если моя догадка верна, Корабль в самом деле очень болен.
Снежок слишком большой.
Он появляется снова. Я замечаю с одной стороны извилистую канаву — похоже, именно там добывают лед. Канава. Отлично. Это слово обозначает нечто заполненное водой, но данная канава — похожая на змею или змея — полностью состоит изо льда.
Зрелище весьма содержательное, пусть и бесполезное, однако заменить еду оно не может.
Отдыхать на мосту неудобно, поэтому мы идем дальше, к середине моста, где он проходит через прозрачную сферу метров сорок в диаметре. Это место отдыха; сюда приходят, чтобы полюбоваться звездами.
Грязный снежок снова появляется и проходит под нами, на этот раз медленнее. Возникает уже знакомое чувство — Корабль замедляет вращение, и нас бросает вперед, заставляя цепляться за ступеньки лестницы, за перила, друг за друга. Постепенно напор ослабевает, а с ним и сила, тянущая нас вниз.
Мы опять в невесомости.
По большому пузырю проносится ветерок, образуя завихрения у перил и настила моста. Внезапно я понимаю, что надел шорты еще до того, как ступил на мост, — не хотел умереть голым.
Отпустив лестницу, девочка парит передо мной. Последние порывы ветра толкают ее к прозрачной сфере. Я следую ее примеру.
Собиратель, Толкарец и Сатмонк — такие не похожие на нас, но все же добрые существа — не отстают.
Первое, что я вижу в сфере, — полностью одетое тело, медленно вращающееся вокруг своей оси. По-моему, это женщина, однако ее труп сильно разложился или объеден, так что к какому виду людей она принадлежала, определить невозможно.
