Когда я вошла, они лежали обнаженными на покрывале, а более крупное тело Осцина изогнулось так, чтобы повторять изгиб тела Скай. Его спина выступала за край матраца до такой степени, что лишь имеющие опору части тела не давали ему упасть, а кончик ее носа отделял от стены зазор всего в пару миллиметров, но все же они оставили место для меня — виртуальный контур между их телами. Даже не прислушиваясь, я знала, что они дышат в унисон. Множество ночей, просыпаясь от тяжелых, кошмарных снов, я находила утешение в их дыхании, звучавшем синхронно по бокам от меня.
Вместе они были лучшим человеком, какого я когда-либо встречала. Они дважды спасли мне жизнь в течение трех дней после нашей первой встречи, и еще множество раз позднее. Столь же часто они спасали мой рассудок и дали мне больше, чем я могла себе представить, а среди множества их даров немаловажным стала и причина, ради которой стоит просыпаться по утрам. Их готовность — чёрт, совсем неправильное слово, — их желание не только принять багаж, который я привнесла в наши отношения, но и полагать его частью собственного, стать до конца их жизней теми, кто способен помнить, что значило быть Андреа Корт, буквально поразила меня — это больше, чем я когда-либо просила, и уж точно больше, чем я когда-либо заслуживала.
Тут сомнений нет: с ними я наконец-то стану счастливой женщиной.
Но правда и то, что я знаю их лишь как общее существо, которым они являются. Я никогда не встречала молодого мужчину, ставшего Осцином, или молодую женщину, ставшую Скай. И вообще я очень мало о них знаю. Мне известно, что родом они с планеты, где люди селятся на верхних ветвях деревьев высотой в милю. Они были влюблены, но оказались не очень удачной парой — часто и резко ссорились, тратя на это почти столько же времени, сколько и на любовь. Из них двоих женщина была смелее и более склонна к приключениям, чем мужчина, который ценил осторожность до такой степени, что это приводило ее в ярость и не раз становилось причиной скандалов.
Я знала, что на родной планете у них возникла какая-то серьезная проблема с законом — нечто такое, что повлияло на их решение подписать контракт с Дипкорпусом. И их решение о связывании в равной степени основано как на неспособности ужиться поодиночке, так и на надежде, что их, единую личность в двух телах, всегда будут посылать на задания вместе. И наконец, что они, едва став единым разумом, оказались таким же одиноким пленником в двух черепах, как и любой индивидуум в одном; а их занятия сексом можно приравнять к спортивному самоудовлетворению, поэтому им всегда нужно искать для компании кого-то еще, вроде меня.
Я каким-то образом всегда интерпретировала их историю как триумф преданности друг другу. Возможно, это так. Но в то же время и полное фиаско той самой преданности. Если взглянуть с другой точки зрения, то парень, ставший Осцином, потерял девушку, ставшую Скай, — ее больше не существует, кроме как составной части его самого. А она, в свою очередь, потеряла его.
В каком-то смысле, я тоже. У меня никогда не было шанса встретить тех Осцина и Скай. Полюбила бы я того парня или ту девушку? Понравились бы они мне вообще? Огорчили бы меня их планы слияния в новую личность, превосходящую их обоих? Стала бы я скорбеть?
В будущем, которое мы теперь планируем, в котором нет места отдельной композитной личности по имени Осцин-и-Скай-Порриньяр и отдельной индивидуальной личности по имени Андреа Корт, а появится новая композитная личность, пока еще нам неизвестная, — станет ли эта новая личность тосковать о временах, когда она была тремя людьми, которых когда-то любили другие? Долго ли придется ждать, прежде чем эта связанная триада начнет искать кого-то нового, еще одну душу, чтобы заполнить пустоту, которая станет лишь расти по мере того, насколько больше душ ее будет составлять?
Была ли Бенгид права?
— Андреа? — Они подняли головы, чтобы взглянуть на меня. На каждом лице было одинаковое выражение тревоги, смешанной с сонливостью. — У тебя все в порядке?
Я коснулась пальцем глаза:
— Просто смотрела, как вы спите.
— Сейчас наверняка еще рано вставать.
— Рано. У нас есть несколько часов.
— Тогда раздевайся и залезай наконец в постельку. У тебя завтра напряженный день.
Я отреагировала не сразу. Слишком уж у меня все смешалось внутри, порождая неуверенность в чувствах. Но промедление вызвало бы вопросы, на которые я сейчас не была готова отвечать. Поэтому я стянула строгий черный костюм, сложила его, положила на полку возле двери и заползла на четвереньках в пространство между ними. Когда я удобно улеглась, став центральной скобкой в наборе из трех, лежавший сзади Осцин чуть прижался ко мне, а Скай слегка подалась назад, и их тела сформировали объятие, ощутимое с обеих сторон. Осцин поцеловал меня в ухо, и они синхронно прошептали:
— Все будет хорошо.
Я уже упоминала, что, когда они говорят вместе, то разделяют тона и фонемы, создавая стереоэффект, из-за которого кажется, будто их голос звучит из неопределенной пустоты между ними.
А когда они настолько близко ко мне, как сейчас, та неопределенная пустота, которую заполняет их голос, оказывается внутри меня.
Прошлыми ночами мне это нравилось.
На следующее утро нас разбудил не только будильник, но и вызов на совещание по поводу каких-то таинственных новых обстоятельств, прозвучавший зловеще.
Торопливо одевшись, мы все же явились в зал суда последними. Мы с Бенгид сыграли главные роли в небольшой мелодраме, отказавшись встретиться взглядами. Легкая оттепель в наших многолетних отношениях сменилась открытой раной, чего никто из нас не хотел признавать перед лицом полудюжины юристов-функционеров, составлявших ее команду, и уж точно перед Осцином и Скай.
Порриньяры ощутили неладное. Будучи моими помощниками, они знали, что я не обязана немедленно делиться с ними профессиональной информацией, но скрыть от них личную тайну было невозможно.
— Похоже, мы приблизились к финалу, — сообщила Бенгид. — Со мной говорил кое-кто из очень больших верхов. Не могу сказать, насколько больших, но они считают себя достаточно важными персонами, чтобы закрыть следствие по уголовному преступлению ради продолжения чьего-то карманного проекта.
На мой взгляд, румяный ассистент, задавший следующий вопрос, выглядел настолько юным, что его можно было спутать с зиготой:
— И они закроют?
— Вполне возможно, — подтвердила Бенгид.
— Но это же нелепость!
— Спорить не стану, но за ними стоят некие крупные фигуры. Эти люди хотят, чтобы Гарримана и Дияменов освободили под их надзор — ради продолжения работы, прерванной убийством аль-Афига. Полагаю, если такое произойдет, то это будет приравнено к фактической амнистии. Конечно, заявление возмутительное, но они подкрепили его таким потоком трепотни о национальных интересах, что меня затошнило. На нашей стороне лишь несколько старомодных господ, считающих, что убийство — это преступление, и понимающих, что в данном случае логично потратить еще несколько дней для формулирования должного обвинительного заключения, которое не сведет факты до уровня юридической пародии. Не могу утверждать, что высокие персоны приказали мне замять убийство аль-Афига, но они вполне определенно заявили, что если я не сформулирую обвинение таким образом, чтобы оно учитывало особую природу наших обвиняемых, то все мои действия будут подвергнуты нелицеприятному разбору, а убийца — убийцы, если хотите, — будет, скорее всего, освобожден под их гарантию.
