Потом Рич обернул книгу и послал ее пневматической почтой оценщику Грэхему. Книга с шумом устремилась в путь, а через час вернулась с оценкой и с удостоверяющей оценку печатью. Грэхем не заметил, что том испорчен.
В красивой подарочной обертке Рич отправил книгу (приложив к ней по обычаю оценку) все тем же способом к Марии Бомон. Через двадцать минут пришел ответ.
«Мой, милый! Милый! Милый! Я уж думала что ты савсем зобыл (записку явно писала сама Мария) старую прилестницу. Щаслива получить такой подарок. Приходи севодня, у меня будут гости и мы поиграим в какую-нибудь игру из твоей семпатичной книжки».
В капсуле вместе с запиской находилась синтетическая рубиновая звездочка с портретом Марии в центре. Мария, разумеется, была изображена обнаженной.
Рич ответил:
«Увы!.. Не сегодня. Прогорает один из моих миллионов».
Мария отозвалась:
«Приходи в среду, умник. Я тибе подарю один из моих».
На это Рич послал ответ:
«С восторгом принимаю приглашение. Приведу с собой приятеля. Целую тебя всюду».
И отправился в постель.
Ему приснился Человек Без Лица, и Рич проснулся с криком.
В среду утром Рич посетил Научный Центр «Монарха» (отеческая, так сказать, забота) и потратил час на то, чтобы подогреть энтузиазмом молодых и одаренных сотрудников Центра. Он поговорил с ними об их работе и блестящем будущем, которое их ждет, если они и впредь будут верны «Монарху». Рассказал им неприличный бородатый анекдот о пионере-девственнике, который совершил вынужденную посадку в глубоком космосе на катафалке, а покойница вдруг объявила: «Я просто туристка». Одаренные молодые люди деликатно посмеялись, ощущая некоторое презрение к шефу.
Воспользовавшись непринужденностью обстановки, Рич проскользнул в секретную лабораторию и унес оттуда «нок-капсулу». Капсулы представляли собой небольшие медные кубики, действующие очень эффективно. Разрываясь, они извергали слепящее голубое пламя, которое полностью разлагало родопсин — зрительный пурпур в сетчатке глаза, — ослепляя жертву и лишая ее способности воспринимать пространство и время.
В среду днем Рич отправился в Музыкальный тупик, расположенный в центре театрального района, и зашел в контору «Психопесни, инкорпорейтид». Владелица этой конторы, очень неглупая молодая особа, сочиняла великолепные созвучия для рекламы и песенки-штрейкбрехериады, когда «Монарху» срочно требовалось уничтожить следы очередного конфликта с рабочими. Ее звали Даффи Уиг. Рич считал, что Даффи — символ преуспевающей современной девицы — девственная соблазнительница.
— Ну-с, Даффи, — он небрежно поцеловал ее. Даффи была очень недурна собой, но слишком молода на его вкус.
— Ну-с, мистер Рич? — Даффи как-то странно на него взглянула. — Знаете, что я сделаю в один прекрасный день? Найму эспер-ходатая по любовным делам, чтобы проанализировать ваш поцелуй. По-моему, вы ко мне равнодушны.
— Совершенно верно.
— Свинья.
— Нужно выбирать одно из двух, моя красавица. Или с девушками целоваться, или делать деньги.
— Но вы целуете меня.
— Лишь потому, что вы точная копия леди, изображенной на кредитке.
— Пим, — сказала она.
— Пом, — сказал он.
— Бим, — сказала она.
— Бам, — сказал он.
— Я с удовольствием убила бы негодника, который это выдумал, — мрачно сказала Даффи. — Добро, красавец мой. Что у вас нынче за печаль?
— Картежники, — ответил Рич. — Эллери Уэст, мой управляющий клубом, жалуется, что многие пристрастились к азартной игре. По его мнению, слишком многие. Лично меня это не тревожит.
— Тот, кто сидит по уши в долгах, не смеет просить о прибавке.
— Вы слишком проницательны, моя радость.
— Значит, вам нужны антикартежные куплеты?
— Что-нибудь в этом роде. Доходчивое и не слишком в лоб. Нечто скорее отвлекающее, чем агитационное. И притом такое, что всплывает в памяти само собой.
Даффи кивнула, делая пометки.
— Подберите к куплетам мелодию, которую приятно слушать. Ведь ее теперь начнут насвистывать, мурлыкать и напевать все мои служащие.
— Нахал! Каждую из моих мелодий приятно слушать.
— Не более одного раза.
— Между прочим, вы их слушаете и по тысяче раз.
Рич засмеялся.
— Кстати, об однообразии, — добавил он непринужденно.
— Этим грехом мы не грешим.
— Какой самый прилипчивый мотив из тех, что вы когда-то сочинили?
— Прилипчивый?
— Вы знаете, о чем я говорю. Что-нибудь вроде этих рекламных куплетов, которые потом не выбросишь из головы.
— А-а… Мы их называем «пепси».
— Почему?
— Кто его знает. Говорят, их изобрел впервые еще несколько веков назад какой-то Пепси. Я этого товара не держу. Когда-то написала одну штучку… — Даффи скорчила гримасу. — Даже сейчас не могу вспомнить без содрогания. Такая дрянь, стоит раз услышать — привяжется не меньше чем на месяц. Меня она промучила год.
— Вы шутите.
— Честное скаутское, мистер Рич. Песенка называлась «Смотри в оба». Я ее написала для той злополучной пьесы о сумасшедшем математике, которая потом с таким треском провалилась. Они просили что-нибудь въедливое, и я уж постаралась. Публика так негодовала, что спектакль сняли со сцены и потеряли на этом целое состояние.
— Спойте мне ее.
— Я слишком хорошо к вам отношусь.
— Нет, правда, Даффи. Я умираю от любопытства.
— Вы раскаетесь.
— Я вам не верю.
— Ну ладно, свинтус, — Даффи пододвинула к себе переносную панель с клавиатурой. — Это вам расплата за ваш ледяной поцелуй.
Ее рука грациозно заскользила по панели. Комнату наполнила предельно монотонная мелодия, мучительно банальная, въедающаяся своей банальностью в мозги. Это была квинтэссенция всех мелодических клише, которые когда-либо слышал Рич. Какой бы ты мотив ни начал вспоминать, ты неизбежно соскальзывал на изъезженную дорожку этой мелодии.
— «Смотри в оба».
И Даффи запела:
Три, два, раз…
А ну еще!
Три, четыре —
Горячо!
Ах ты, камбала,
Не вобла,
Смотри в оба!
Смотри в оба!
И когда сказал «четыре»,
Получил синяк под глаз…
Три, четыре…
Три, два, раз![1]
— О господи! — воскликнул Рич.
— У меня тут есть неплохие находки, — говорила Даффи, продолжая играть. — Заметили вы этот такт после слов «Смотри в оба»? Это полукаденция. После слов «три, два, раз» такт снова повторяется. Это превращает и концовку в полукаденцию, и песню можно продолжать без конца. Такт как бы гонит вас по кругу. «Ах ты, камбала, не вобла, смотри в оба! Смотри в оба!» Тррам. «Ах ты, камбала, смотри в оба! Смотри…»
