Горюнов поднимает факел над головой. Совсем рядом из-за камня поднимается во весь рост Кеюлькан.
— Зачем, Горюн?
— Я же говорил, охота будет опасной.
— Не ходи… Ее жилище там… Ее костры горят… — Мальчика трясет мелкая дрожь.
Ведь, на взгляд онкилона, Горюнов совершает величайшее святотатство. Все, что касается Маук, находится под строгим табу — запретом. Даже пребывание здесь, в преддверии зловещего ущелья, наказывается смертью.
Горюнова растрогало волнение его маленького друга. Ласково, но решительно он отстранил его, шагнул к пропасти.
Голова Горюнова скрылась за камнями.
— Лук! — кричит вслед Кеюлькан. — Ты не взял даже лук!
Мучительна борьба между чувством жестокого страха перед Маук и самоотверженной привязанностью к Горюнову.
— С одним копьем против Маук!..
Кеюлькан схватил лук, решительно полеа следом за Горюновым.
Обрыв. Кеюлькан спускается по узкой трояинке.
Дно зловещего ущелья — наиболее глубокая впадина в кальдере. Это Тартар онкилонов — жилище мертвых. Земля растрескалась от внутреннего жара. Из расщелин клубится дым. Горюнов идет, пытливо приглядываясь к земле под ногами, иногда вонзает в нее копье. Кеюлькан, державший лук наготове, идет сзади, тревожно озираясь по сторонам.
— Зачем идешь? — ворчит Горюнов. — Сказал: не ходи.
Зубы Кеюлькана стучат от страха.
— Нельзя не ходить, — бормочет он. — Может ударить тебя в спину…
Вспыхивают призрачные огоньки по краям ущелья.
Кеюлькан все чаще оглядывается. Может быть, на него действуют испарения, ядовитый дым? Глаза расширены, пальцы нервно сжимают лук. Что-то начинает мерещиться Кеюлькану. Пейзаж вокруг меняется, делается причудливо-фантастическим. Столбы дыма — не дым вовсе, а хоботы огромных призрачных мамонтов. Порыв ветра — столб упал, хобот изогнулся, преграждая путь. Вскрикнув, Кеюлькан закрыл глаза:
— Мамонт!
Горюнов оборачивается:
— Где, Кеюлькан? Это дым.
Кеюлькан открыл глаза. И вправду — дым.
Идут дальше, преодолевая крутой подъем. Над ними нависла Птица-Камень. Под ногами осыпаются камни, перекатываются в ущелье.
Кеюлькан боязливо оглядывается. Камни ли это? Нет. Это серые медведи, вставшие на дыбы. Они только притворяются камнями. Кеюлькан поспешно кладет стрелу на тетиву.
— Что случилось, Кеюлькан?
— Звери… там…
— Это камни, Кеюлькан… Только камни…
Кеюлькан вглядывается. Да, он ошибся: камни.
Путники задыхаются в испарениях ущелья. Горюнов закашлялся, упал. Кеюлькан взглядывает вверх.
Скала сейчас потеряла очертания птицы. Вблизи это бесформенный серый камень, ничего больше. Но Кеюлькан понимает: это только новое колдовство. Он ждет, сжимая лук, готовый к отпору.
И вдруг полог дыма, раскачивавшийся над головой, разорвался. Луч пронизал его. И тогда на земле, у подножия Камня, Кеюлькан увидел сидящую Маук.
Она сжалась, уменьшилась в размере. Крылья раскинуты. В цепких когтях сжимает пучок молний. У нее две головы, повернутые в разные стороны, а в разинутых хищных клювах изгибаются язычки.
Но самое пугающее в ней — это блеск. Странное слепящее сияние исходит от нее. Глаза начинают болеть и слезиться.
Правду сказали старики: человеку не дано безнаказанно видеть страшную Птицу!
Горюнов сидит на земле, тяжело дыша, держась за грудь. Тогда с мужеством отчаяния мальчик шагнул вперед и, заслонив его, спустил тетиву.
Странный звон пронесся по ущелью.
Кеюлькан смотрит: Птица не шевельнулась. Замира; ет эхо ззона. Горюнов, очнувшись, схватил Кеюлькана за руку.
— Что это было, мальчик?
Кеюлькан поднял стрелу, отскочившую от Маук: костяной наконечник сломался.
Горюнов бросается к Птице, с силой ударяет в нее копьем. Звон металла, непередаваемо прекрасный, протяжный, как гул колокола, плывет по ущелью, подхваченный эхом.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ ЭМБЛЕМА НА ЩИТЕ
Таково последнее перевоплощение Маук. Такова разгадка тайны, мучившей Горюнова на протяжении многих лет пребывания на острове.
Сейчас у ног его свалены неуклюжие старинные доспехи: две скомканные кольчуги, стволы пищалей, несколько заржавленных бердышей. Древки, одежда, человеческие кости в жару ущелья превратились в пепел.
Кем же были люди, добравшиеся намного раньше Горюнова до его земли? Когда и как проникли сюда?
Горюнов нагнулся, поднял медную монету, — куча монет рассыпана на земле. По ободку выбита дата — «1682 год». Итак, неизвестные землепроходцы — вернее всего, казаки Сулейского острога — попали на остров в конце XVII столетия, то есть идя почти по пятам онкилонов.
Да, так и должно было быть согласно преданию.
Страшная Птица, известная онкилонам только по описаниям чукчей, изгнав их с Большой земли, догнала беглецов на острове «…в сопровождении мертвых», — было сказано в предании.
Из этого можно было заключить, что казакам, — их было, повидимому, немного, не более десяти человек, — не повезло. Было ли их утлое суденышко раздавлено льдами, и они добирались до видневшейся на горизонте земли пешком, унесло ли их на дрейфующей льдине так же, как Горюнова, — ясно одно: дойти до острова живыми им не удалось.
Горюнову представилось очень ярко, будто он присутствовал при этом и видел все своими глазами:
…Однажды онкилоны, уже обживись на острове, находят выброшенный на берег корабль или баркас. Мачты его обледенели. Он лежит на боку. Шпангоуты торчат, как ребра какого-то большого морского животного.
Это корабль мертвых. Люди, превратившиеся в ледяные статуи, одеты в странные одежды и странно вооружены.
Но онкилоны почти не смотрят на них. Они охвачены священным трепетом, потому что видят на корабле Маук. Нет сомнений: это та самая Птица, о которой рассказывали пленные чукчи, а покрытые льдом и снегом мертвецы — ее конвой.
В действительности, конечно, это не что иное, как щит, — тот самый круглый щит, который сейчас стоит перед Горюновым, бережно прислоненный к камню. Эмблема российского царизма изображена на. нем: двуглавый орел, распластавший хищные крылья, держащий в когтях пучок молний.
Гипотеза, объяснявшая- удивительный миф таким образом, доказана.
Отсюда, с появления корабля, начинается удивительный культ онкилонов.
Шит и мертвецов доставляют со всеми подобающими церемониями на дно ущелья. Наверное, вначале там же приносят и жертвы. Потом ущелье — жилище мертвых — и примыкающая к нему часть пещеры объявляются «табу», запретными. Культ делается все сложнее, таинственнее, строже.
Спустя несколько десятков лет, уже, повидимому, во втором или в третьем поколении, три онкилона, охваченные непреодолимым любопытством, нарушают «табу» и проникают на дно ущелья.
