Потом я заметил, что на гранях всех кубов нарисованы символы или знаки. Я распознал буквы санскритского, еврейского и арабского алфавитов, масонские и египетские символы, китайские идеограммы и прочие закорючки самого разного происхождения. Теперь конструкция вызвала у меня образ ощетинившейся фаланги, марширующей на битву со здравым смыслом. И я, хотя давно занимаюсь своим бизнесом, вздрогнул.
— Хинтон этого, разумеется, не знал, — сказал Фостер, — но он натолкнулся на принцип мандалы. Его кубы есть не что иное, как хитрость, уловка; объедините их мысленно, и вы сотворите Вечную, Неизменную и осязаемую Мандалу — или четырехмерное пространство, в зависимости от того, какую терминологию вы предпочитаете. Кубы Хинтона представляют собой трехмерную проекцию эфирного объекта. В нашей повседневной реальности такой объект возникнуть не может. Это единорог, ускользающий от взгляда мужчины…
— …и опускающий голову на колени девственницы, — договорил я за него. Фостер лишь пожал плечами.
— Не обращайте внимания на словесные образы, старина. Мышка расшифрует мои метафоры, когда станет перепечатывать рукопись. Главное в том, что я могу воспользоваться блестящим открытием Хинтона, его мандалой-проекцией, смыкание которой порождает несказанный объект для бесконечного восхищения. Я смогу путешествовать по бесконечной спирали в непознанное. И вот как начнется это путешествие.
Он щелкнул тумблером на подставке. Сфера начала вращаться, а люцитовые стержни поворачиваться вместе с закрепленными на них кубами. Эффект получался одновременно гипнотический и тревожащий. Я был рад, когда Фостер выключил свою штуковину.
— Моя Машина Мандалы! — торжествующе воскликнул он. — Так что вы про нее думаете?
— Мне кажется, что с помощью этого устройства вы можете навлечь на свою голову немало неприятностей.
— Да нет, — раздраженно бросил он. — Я хотел вас спросить, что вы о ней думаете как о теме для книги?
Каким бы Фостер ни был во всем остальном, он все же был настоящий писатель. Настоящий писатель есть личность, которая добровольно спустится в пылающий колодец ада, но при условии, что ему разрешат записывать свои впечатления и отсылать на Землю для публикации. Я прикинул, что за книга может получиться в результате эксперимента Фостера. По моим оценкам, она заинтересует около полутора сотен человек, включая друзей и родственников, но тем не менее я услышал собственные слова:
— Я ее покупаю.
Кстати, именно из-за этих слов я, будучи человеком неглупым, ухитрился так и остаться мелким и не особенно преуспевающим издателем.
Вскоре после нашего разговора я вернулся в Лондон. На следующий день я поехал в Гластонбери провести несколько дней в гостях у Клода Апшенка, владельца издательства «Великое белое братство». Мы с Клодом стали добрыми приятелями с тех пор, как десять лет назад познакомились на конференции по летающим тарелкам в Барселоне.
— Мне это не нравится, — заявил Клод, когда я рассказал ему о проекте Фостера. — Принцип мандалы потенциально опасен. Если подобным образом создавать в собственной голове автономные цепи обратной связи, можно и в самом деле нарваться на крупные неприятности.
Клод изучал акупунктуру в Хардарадском институте в Малибу, так что я предположил, что он знает, о чем говорит. Тем не менее, решил я, Чарльз собаку съел в таких делах и способен сам о себе позаботиться.
Когда я два дня спустя позвонил Фостеру, он сказал, что проект продвигается очень хорошо. Он даже добавил к своей машине несколько улучшений:
— Во-первых, звуковые эффекты. Я воспользовался особой записью тибетских рогов и гонгов. Там есть такие обертоны, что они, если их достаточно усилить, мгновенно вводят в транс. — Он сообщил также, что приобрел стробоскоп, посылающий в глаза от шести до десяти вспышек в секунду. — Это называется эпилептической частотой. Идеальная штука для очистки мозгов. — Фостер утверждал, что все эти усовершенствования углубляют состояние транса и повышают ясность восприятия вращающихся кубов. — Знаете, я уже очень близок к успеху.
Судя по голосу, он очень устал и был близок к истерии. Я настойчиво попросил его отдохнуть.
— Ерунда, — отрезал он. — Представление должно продолжаться, верно?
На следующий день Фостер сообщил, что до решающего прорыва остался последний шаг. Голос его становился то тише, то громче; я слышал, как он задыхается между словами.
— Должен признать, все оказалось труднее, чем я ожидал, — сказал он. — Но теперь мне помогает еще и некое вещество, которое я предусмотрительно привез из своего последнего путешествия. Учитывая законы этой страны и вечную возможность подслушивания, я не могу назвать это вещество по телефону, поэтому напомню лишь о книге Артура Махена «Роман о белом порошке» и позволю вам домыслить остальное. Позвоните мне завтра. Четвертое измерение наконец-то становится реальностью.
На следующий день к телефону подошла Майми и сказала, что Фостер отказывается с кем-либо говорить, так как, по его словам, до успеха ему остался последний шаг, и он не желает, чтобы его отвлекали. Он просит друзей проявить терпение в трудный для него период.
Еще через день все осталось по-прежнему: Майми отвечает, а Фостер отказывается говорить. Вечером того же дня я решил посовещаться с Клодом и Памелой.
Мы собрались в Челси17, в квартирке у Памелы. Сидели у окна, пили чай и наблюдали за потоком машин, ползущих по Кингс-роуд и вливающихся на площадь Слоэн.
— У Фостера есть семья? — спросил Клод.
— Есть, но не в Англии, — ответила Памела. — Его мать и брат сейчас проводят отпуск на острове Бали.
— А близкие друзья?
— Мышка, разумеется.
Мы переглянулись. Странное предчувствие пришло к нам одновременно — ощущение того, что произошло нечто ужасное.
— Но это же смешно, — неуверенно произнес я. — Майми его просто обожает, и она весьма опытная в житейских делах женщина. О чем нам, собственно, беспокоиться?
— Давайте лучше еще раз позвоним, — решил Клод.
Мы попробовали, но телефонистка ответила, что телефон Майми не в порядке. И тогда мы решили немедленно ехать в «Сипай-коттедж».
Клод довез нас на своем старом «моргане». У порога нас встретила Майми. Выглядела она смертельно усталой, и все же в ее облике читалась некая безмятежность, показавшаяся мне жутковатой.
— Я так счастлива, что вы приехали, — сказала Майми, пригласив нас в дом. — Вы и представить не можете, как я перепугалась. За несколько последних дней Чарльз едва не сошел с ума.
