Зимой на Островке росли цветы — под открытым небом и в роскошных оранжереях, колыхались под ветром листья вечнозеленых растений. Одни темнели, другие словно покрывались сизым налетом — в тон инею, который постоянно лежал по утрам на дорожках. А снег выпадал редко. В искусственные цветники Йири не ходил. Напротив, цветы приносили туда, где был он. Ведь и он был — цветок орхидеи лесной. А Ёши, следившему издалека, казалось, что фигура в зеленом или фиолетовом — только тень. Слуги теперь боялись вызвать недовольство Йири — боялись до дрожи, до замирания сердца.
Он не держал певчих птиц. Когда-то, в Аэси, он выпустил их на волю. Сейчас этого делать не стал бы. И не хотел видеть их в клетках.
Кто-то сказал, что совершенная красота мертва. В этом боялся убедиться Ёши и старался не заглядывать туда, где могло таиться чудовище.
Йири представлялся врачу скорее картиной, нежели человеком, картиной великого мастера, — хотя отыскать тех, кто красивей, поначалу представлялось нетрудным. Однако чуть позже любой из них проиграл бы ему. А он даже не замечал игры. Его создавали, словно по волоску вымеряя жесты, интонации, слова — все в меру, максимально наполненное и вместе с тем невесомое. Живое воплощение идеала и кодекса тхай — порою жестокого кодекса.
Он больше не был игрушкой.
К нему теперь приходили часто. Однако другом не звал никого. Многим нужно было от него слово перед Благословенным. Среди них встречались гости высокого ранга — их нельзя было не принять. Но те, кто умнее, сразу понимали, что тратят время впустую. Кто-то хотел иного — и тоже уходил ни с чем. Он был — как вода, как ветер между пальцев — чувствуешь, но его нет. Не понять, о чем думает.
Некоторые просто смотрели с восхищением — таким он позволял находиться рядом.
Но Тами Асано покинул столицу. И не нашлось смельчаков вслух обсуждать эту историю.
— Тебе хорошо здесь? — спросил только раз Ёши. — Действительно — хорошо?
— Зачем тебе это знать? — ответил он в обычной манере.
— Я имею право спросить. Знать мне нужно.
Йири ответил почти сразу:
— Все, что мне могли дать, теперь отдано. Да, мне хорошо. — И прибавил: — Гора, как бы ни была высока, все не достанет до неба — даже величайшая в мире. Но люди тянутся к небу, невзирая на это, и поднимаются в горы, порой находя там свою смерть. Небо лишь смотрит на них, но не протянет руки.
И Ёши больше не спросил ничего.
Кору привела к госпоже своего старшего сына — пятилетнего мальчика в светло-красной одежде. Малыш вертел головой по сторонам, на Хали не смотрел, зато сразу подхватил котенка и прижал к себе. Так и не расставался с котенком.
— А он у тебя избалованный, — улыбнулась Аину.
— Детям надо многое позволять, — отозвалась дама несколько нервно. Целый год ее не было при дворе. И место ее заняла другая. Амарэ, светлый жемчуг, с ровным характером, далекая от интриг. И Хали была иной — все меньше видели в ней ту, что хоть сколько-то значит. «Если хочешь власти, не возвращайся ко мне», — читалось в ее глазах.
Однако гора, где стояла Хали, все еще была высока.
Кору подивилась небывалому убранству покоев.
Комнаты тонули в озерных растениях — остролист и осока, касатики, водяные лилии. В узких чашах стояли они и плавали в чашах широких. Серебряные зеркала, отражая, умножали зелень и воду. Прозрачные занавесы почти ничего не скрывали.
— Дворец девы речной. Кто это придумал?
— Амарэ.
Губы поджала, но рассыпалась в похвалах.
Оглядела госпожу. Прическа — сложная сеть из распущенных и заплетенных волос, перевитых голубыми жемчужинами. Невесомое широкое платье, по цвету точь-в-точь озерная вода в тени листьев. Подвески височные и ожерелье — в тон, металл — серебро.
— Раз я из покоев не выхожу, надо выглядеть им под стать, — пошутила она и серьезней добавила: — Мне Амарэ создала маленькие владения, каких ни у кого нет. Раньше я все под себя перестраивала, но и меня саму делали, какой надо. Как ни глянь — все фальшиво. А ныне — никому не нужна и никто не указывает. Всегда бы так жить.
— Ах, госпожа, вы все же не из Бестелесных, — Кору велела служанкам забрать мальчика. Тот и котенка с собой утащил.
* * *
Дождь с утра не прекращался, травы потемнели от влаги, вода пузырилась на дорожках из разноцветных камешков и плит. Йири смотрел на движение воды — лишь она постоянно менялась. Остальное изо дня в день оставалось прежним, строгим и ослепительным, подчиненным внутреннему прихотливому ритму. Словно и не было рассветной степи два года назад, скачки среди холмов, ожидания, не просвистит ли стрела, не вонзится ли в тело.
Он по-прежнему был близок к повелителю, и привыкли уже, что важные бумаги проходят через руки Йири.
Ранг его оставался невысоким, хоть и прибавилось привилегий. Иного не предлагали, да и сам не хотел.
Северо-запад страны перестал беспокоить. Вот уже год как оттуда не приходило тревожных вестей, разве что мелкие костерки недовольства вспыхивали и гасли. Помнил север о преподанном уроке, да и вожаков более не было. Надолго ли? Небу известно.
Йири порою задумывался о том, что творится и творилось на севере. Вожаки… Нескольких узнали имена, двоих даже поймали и доставили в Столицу. Он видел их смерть, нелегкую. А самый загадочный, по имени Муравей, — пропал вместе со всем отрядом, из кольца облавы ускользнул, как сквозь землю провалился. И больше никто не слышал о нем. Теперь слухи ходят в народе, что Муравей со своими людьми затаились в горах, надежно камнем укрытые, и ждут подходящего часа. Какого? Неужто Небу угодно кровью залить страну?
Положил руки на мокрые перила. Дерево, поначалу холодное, быстро согрелось, а кисти рук стали мокрыми — брызги дождя попадали на расшитые темно-золотой нитью манжеты.
— Не надоело смотреть на воду? — послышалось сзади.
— Такое не надоедает, — охотно откликнулся, обернувшись. На этот голос и мертвым бы отозвался. Улыбнулся — так серебряный луч пронизывает полный дождя воздух, луч неяркий — и заигравший в каждой капельке, которой коснулся.
— Следуй за мной.
Слишком много водяной пыли растворено было в воздухе, не для здоровья повелителя — разговаривать в такую погоду на открытой веранде. А в светлой комнате было сухо и тепло, дыхание сада доносилось издалека. Уютно по-своему… но словно из сказки вырвали его, из песни дождя, где он был не более, чем одной из капель.
— На днях ты покинешь дворец.
— Как? — голос дрогнул едва заметно. Вмиг позабыл, как хорошо было за стенами этой комнаты.
— Отправишься к Береговым. Не мешает лишний раз показать им наше расположение.
