Она всплескивает руками, хватается за голову. Сев в кресло напротив, опускает подбородок на пальцы.
— Завтра в это же время будем на Терре, — упреждает Элия ее вопрос. — Как ты себя чувствуешь?
Тиша медлит, прислушиваясь к себе: интерес не праздный.
— Мне и не было особенно плохо, — не слишком уверенно отвечает она.
Старый врач качает головой. Молчаливо благословляет долгие перелеты. Никакие уговоры, никакие попытки держать ее в блаженном неведении не достигли бы цели: Тише стыдно отдыхать. Она слишком многое может сделать. Слишком многие нуждаются в помощи. С нее бы сталось загнать себя, и мысли не допустив, что она куда ценнее для мира, чем те, за кого тревожится.
Только поэтому Элия с Иваном отпускают ее в поездки инкогнито. Пусть тратит силы на детей-инвалидов, но хотя бы восстанавливается за недели вынужденного бездействия в пути. Дома, на Урале, тоже достаточно проблем, чтобы занять ими каждую минуту.
— А где Ваня? — спрашивает она, потирая лоб.
— Корпит, — кратко отвечает Элия и объясняет, — над люнеманновской документацией. У Арийца каждая вошь на учете. Не побалуешь. Ваня тамошний Браконьерский кодекс увидал, «Ох! — сказал, — что ж я маленьким не сдох?» и сел изучать.
Тиша полусонно улыбается шутке.
Она порядком побаивалась и охраны Начальника Порта, и самого Рихарда. Только давняя привычка забывать о себе и делать нужное неприятное дело не дала отказаться от предложения Элии. Но чуть ли не молитвенный взгляд Люнеманна и почти джентльменская выдержанность представителей вражеской расы сделали свое дело. Прощание было теплым… к Тише невозможно испытывать что-то, кроме приязни.
Элии было пятнадцать лет, когда Земля, еще не стяжавшая титула Древней, праздновала величайшую победу в своей истории. Величайшую — ибо впервые люди воевали не друг с другом. Впервые на победителей и побежденных не смотрело одно и то же небо. Впервые…
Описать это невозможно.
Казалось, что мировая история подошла к концу, и теперь наступит новый Золотой век. Не будет войн. Разве можно людям вновь воевать друг с другом после того, что они совершили вместе? Разве можно одним уничтожать других, причинять боль?
И долго еще казалось потом, что враги у людей есть только вне гигантского завоеванного Ареала. Блицкриг против анкайи. Взыскание морального ущерба с лаэкно.
Победу во Второй космической Элия ковал своими руками, как главный ксенолог флота. Она тоже была радостна, но ни в какое сравнение с той, давней, не шла.
Шоу — и чудо.
Разница.
Алентипална дремлет, дожидаясь завтрака. Выбившись из прически, спадает вдоль щеки все еще русая прядь. Элия думает, что дома уже встает во весь рост третье поколение, с полным правом называющее Урал Отечеством, землей отцов. Те, кто не помнит другого. Те, кто только по рассказам знает, откуда эмигрировали — бежали — деды и бабки. До сих пор Ценкович помнит давние прогнозы: теперь они смешны. Вопреки им, население колонии, собранное — согнанное — из двух десятков земных стран и еще большего количества национальных культур, стало-таки единым конгломератом.
Никто этого не планировал. Ни земляне, ни сами уральцы.
Принцип «захочешь жить» относится к вечным и всеприменимым.
Теперь разговор идет с иных позиций.
…А еще забавно, что на Терре-6, которая красивей, комфортнее, больше похожа на Землю, населения значительно меньше. И никакого политического веса не имеет та Терра.
Из Седьмой собирались сделать подобие Первой, заново почистив прекрасную Ancient Earth от людского хлама, больного отребья из нищей глуши. В глуши должны расти прекрасные зеленые леса, снабжать кислородом индивидов, интегрированных в гуманистический социум. Пусть там цветут цветы и бегают звери…
Если бы не способность почвы вскармливать земные растения — быть Терре-7 промышленной планетой под номером.
Но все же синдромы внешних территорий представляют собой проблему. Синдром Мура только самый пугающий, самый заметный из них. Алентипална хочет, чтобы научились его лечить. Что ж. На то она и женщина. Ближний прицел… Элия думает, что нужно разобраться с причиной. Людям вредно пребывание на внешних территориях? Homo sapience должен жить на Земле?
Проблему нужно решать.
Еще прежнее, довоенное правительство пыталось выторговать земные территории, когда-то принадлежавшие предкам семитерран. Безуспешно — и хорошо, что так. Требование протектората над Сибирской республикой и Дальневосточной Федерацией было откровенно абсурдным, а остальное… обглодок мертвой империи, с гниющими городами и ядовитыми захоронениями отходов индустриальной эры, вряд ли бы послужил оздоровлению нации.
Нация.
Ценкович прикрывает глаза, оглаживает бороду. Хмурится.
Это его idea fix, его мечта, его великая цель, которая осуществится после его смерти, если осуществится, но это никак не волнует триумвира. Как старика в притче о яблоне, с которой тому не увидеть плодов.
Предшественница Объединенного Совета, ООН, еще в середине двадцатого века заявляла в своем Уставе, что стремится дать всем народам возможность самоопределения. Совет сохранил этот пункт, добавив, что населения космических колоний народами не являются.
Это была правда.
…Мода на этнику, одержимость малейшим проявлением национальной самобытности ходит волнами, чередуясь с модой на интеграцию; когда-то, на спаде очередной волны, Ценковичу пришла в голову мысль.
«Самобытность присуща любой автономной группе, — говорил он. — Мы живем в удивительный период образования новых этносов — таинственное, зыбкое, неуловимое время. В наших силах воздействовать на протекающие процессы. Мы можем сознательно конструировать характер будущей нации, корректировать его, формировать…»
«Разбежался!» — отвечал обыкновенно Михалыч и уходил на очередное совещание.
А дети слушали.
Дети.
Корректоры, год за годом, сотня за сотней.
Предварительные итоги процесса отрадны.
Семитерран отличают от прочих на глаз.
Местер Люнеманн, переполнившись благодарностью, совершил жест доброй воли: предоставил СБ делегации сведения об успехах внешней разведки вероятного противника. Не то чтобы удивил; но укреплению союза поспособствовал. Незадолго до отбытия состоялась интересная беседа…
— Элик, — просыпается Тиша, — а кто остался на Третьей Терре?
— Аист, — не выплывая из задумчивости, отвечает тот. — Лазурь. И Оля Булатова, кода не помню.
— Золотая рыбка, — улыбается Алентипална.
— Ах-ах, — добродушно ворчит Элия.
— Без Светочки им тяжело придется…
