Считается, что почетно быть первым. Даже если ты играешь роль Белки и Стрелки. Может, наше стремление к «первости» тоже от демонов?
Хронометры в моем уютном боксе отсутствовали. Впрочем, я догадался, что вечер наступает и солнышко тикает, когда медсестра помогла мне уколом успокоительного.
Укол не слишком наполнил меня покоем. Эх, если бы все делалось с наскока, на «даешь!» и «ура!». А так у меня в голове снова, как цыплятки, вылупляются сомнения насчет нашего высокого дела. Наверное, не ниже оно, чем иногда кажется. Только вот мы, не покладая моральных и физических сил, приманиваем потусторонних кощеев. А они перво-наперво покончат с той человеческой волей и тем человеческим разумом, которые могут им помешать. Помешать их паразитизму на наших судьбах и энергиях.
Можно, конечно, сказать, что нам плевать на паразитизм, что для нас важнее удержать колосс державы на ногах, обутых в кирзовые сапоги.
Да и Бореева нельзя по-простецки обозвать резиновым изделием. У него осталась доля нормальной человеческой разумности, которая считает, что Отверженные вовсе не желают побаловаться нами. А если и побаловаться, то лишь во вторую очередь, а в первую - упорядочить и объединить наши судьбы, сделать изо всей страны прекрасный симфонический оркестр.
Достаточно припомнить, что усатый вождь забрал себе волю целого народонаселения плюс сгреб судьбы всех «сестер и братьев» в свою охапку. Конечно, он стер в порошок, не моргнув глазом, несколько лишних миллионов душ, но ведь врага-супостата побил.
Но почему-то такой пример не слишком вдохновляет. Ведь так и норовишь зачислить себя в ряды этих списанных в утиль миллионов. Хотя, по идее, предстоит мне сейчас примерить усы вождя.
Стена в моем боксе становилась все прозрачнее, превращаясь в радужную капель, за которой маячили танцующие тени. А потом завеса еще более истончилась, и меня легко, как осенний листик, пронесло сквозь нее.
Сперва я увидел, что неподалеку от меня, утопив задницу и спину в мякоти кресла, располагался тот самый выдвиженец руководства, потенциальный цезарь, будущий командир, грядущий любимец как седовласых, так и патлатых, как очкариков, так и мозолеруких, как чекистов, так и диссидентов. Ради него, значит, огород городили со всеми этими экспериментами. Я высмотрел у молодого (условно) лидера странную отметину там, где лоб окончательно переходит в макушку. Расплывшаяся печать Энлиля? А еще за мной приглядывал, но только с почтительного расстояния, человек, знакомый по портретам и нескольким торжественным собраниям, - Юрий Владимирович собственной значительной персоной.
Облики вождей недолго занимали меня, потому что по краям нашего, в общем-то небольшого мирка, похожего на пирог, возникли гигантские персонажи Поля Судьбы. Вначале я еще различал фигуры - и даже скрюченные пальцы одного, и острый подбородок другого, и бултыхающиеся груди третьей. Само собой, что все эти причиндалы были огромными, не то слово. Отсюда у меня и страх, и бздение перед непреодолимой силой. Потом фигуры стали все более расплываться, завихряться. Они огромными смерчами втягивали наш мир вместе со всем народным хозяйством и надвигались на меня. Как ни странно, страх от этого даже поубавился.
Вихри вблизи выглядели просто гармоническими переливами света и радужными пузырями. Все это завораживало и внушало благостное умиротворение.
Я с охотой погрузился в приятное мерцание и вновь увидел дорогу на бойню и башню Нергала, его красный храм с серебряными рогами «всех насажу» и золотое внушительное извание с огромными провалами глаз. А затем почувствовал себя - нет, не одним из тех человечков, что покорно бредут на заклание, пытаясь спасти свой род и свой город от ярости демона.
ОН пригласил меня стать вождем вместе с ним. Я согласился попробовать - почему нет. Хорошо было оказаться заодно с ним. Он называл себя смертью, дисциплинирующей и несущей прогресс. Я летел вместе с ним, похожим на птицу-стервятника, зорким глазом вычленяя из серого пейзажа свою добычу. Она давала знать о себе сладким запахом разложения души и тела. А какой у них был замечательный вкус!
Мы парили над Москвой, глядя на беспорядочно снующих внизу человечков. Хитросплетение их судеб выглядело бестолковым. Ни вместе, ни по отдельности они не оставляли отпечатка в истории. Но одного нашего дыхания, дыхания дисциплинирующей смерти было бы достаточно, чтобы направить все судьбы в общее русло, к единым целям. Мы уже приготовились дыхнуть. Но тут случилась какая-то мельтешня с восприятием…
И я оказался на веранде Саидовского дома, где кушал плов под бренчание домбры. Перед нами цвела беседка, овитая виноградной лозой, а за ней пестрел садик. Потом пейзаж заплыл туманом, а когда немного прояснилось, то сад стал в сотни раз просторнее и цветистее. Он раскинулся на десятках террас. Кроны деревьев, - магнолий, кипарисов, дубов, - скрывали и затеняли бассейны, портики, галереи, искусственные гроты и прочие достопримечательности. У подножия террас была мощная стена с квадратными башнями, а дальше расстилался город. Приземистый, огромный, похожий на пчелиные соты. Вавилон, что ли?
Я опять же был приглашен подключиться к Саиду-Белу, и мы спустились вниз, растворяясь по дороге в тумане. Мы невидимыми щупальцами проникали в каждую клеточку города, в каждое жилище, в каждую душу. Теперь во всякую ячейку вливалась наша воля, направляя ее судьбу. Мы лепили клеточки герода, стирали их в порошок, жертвовали ими, заселяли, опустошали и посылали на фиг. Каждая ячейка насаживалась, как бусинка, на ниточку предписанной судьбы. Приземистый город с радостью отдавал лишнюю энергию, благодаря которой расцветал клевый сад на вершине холма. Намек на цветущий сад коммунизма?
Туман менял очертания города, и казалось, что мы имеем дело уже не с Вавилоном, а с Москвой.
И вдруг по зыбким улицам пронесся тоскливый шакалий вой. Апсу наконец поднакопил силенок, чтобы проявиться в виде звука. Кажется, он хочет навести какой-то шухер. Где же я все-таки -наверху, с вождями, или внизу, с теплыми комочками плоти и разума, копошащимися в ячейках распластанного города?
Когда я попытался отвалить в сторонку, то ничего путного у меня не вышло.
Я неожиданно оказался в полном одиночестве в темном узком переулке. Спереди и сзади резко зажглись фары и ослепили меня. А потом с двух сторон хлынули темные фигуры с массивными кулаками. Я сразу понял, что нахожусь уже не вместе с вождями.
Затемненные «доброжелатели» вывернули мне руки и врезали по морде. Затем уложили на склизкий асфальт и поставили сверху тяжелые сапоги.
Вскоре я отрешился от конкретных образов и ощущений и понял, что это матрицы-демоны из «пирамиды» взяли меня в оборот, это они меня утрамбовывают. А потом еще какие-то деловые бесенята кинулись на меня гурьбой, словно только и ждали работенки. Я узнал их по бодрым вибрациям, с какими еще в энкавэдэшном подземелье познакомился. Плохо стало, а помереть никак.
