не ведал, того, что чувствовал он. Чужой плач — огорчал Матвея, чужой смех — радовал. Больше всего не любил Матвей встреч с теми, кто распространял вокруг себя мрачное серое пятно. Они не испытывали никаких эмоций, были пустыми бездушными тенями.
День пролетал за днём. Матвей привык гулять по вечерам. Теперь, после дневных забот, он спускался на улицу. Двадцать шагов до скамьи, затем сто тридцать до угла… Нет, он не перестал вести подсчёт своих движений, они по-прежнему давались тяжело, но желание разобраться в собственных способностях помогало. Двести пять шагов от угла до сквера, пятнадцать шагов до скамьи. Тут Матвей отдыхал. Он разглядывал прохожих и записывал всё, что ощущал. Удачей было, когда кто-нибудь подходил близко. Тогда чужое свечение «касалось» Матвея. Чаще всего ему приходилось ощущать на себе чужой гнев, грусть, обиду, страх. Больше прочих надо было опасаться людей с ярко-красным свечением. Один такой человек, приблизившись, мог своею яростью надолго лишить Матвея спокойствия, отнять ночной сон. После таких «встреч» Матвей, вернувшись домой, ещё долго ворочался в постели, кряхтел и зарекался красного поля озлобленных людей в будущем избегать.
Больше всего Матвей любил детей, их яркое чистое сияние окрыляло.
***
Стоял ясный майский день. До этого три дня шли дожди, и Матвей не покидал стен квартиры. Теперь же, сидя на скамье сквера, он наслаждался ясным небом и по-настоящему летним теплом. Ещё пару недель назад он разведал, что недалеко от входа в сквер начали продавать мороженое. Кусая купленный шоколадный с карамелью рожок, Матвей понял, что ничуть не жалеет, что ради этого удовольствия пришлось на целых тридцать шагов удлинить свой маршрут. Вспомнились родители, поход в парк, аттракционы…
Капля подтаявшего мороженого упала на тротуарную плитку. Матвей опустил взгляд, а когда вновь поднял его — мягкое лучезарное свечение плыло перед ним. Он зажмурил глаза. Сияние прошло рядом, обдав ощущением невиданного раньше Матвеем счастья. Он вскочил. Сияние чистое, безбрежное влекло его за собою, поражая своей новизной. Матвей давно ко всему привык. Проходящие мимо него люди задевали его своею радостью и безудержным весельем, бурным восторгом, ликованием, но в сегодняшнем свечении было нечто иное. Оно несло невиданное ощущение спокойствия и блаженства, Матвей ускорил шаг. Он остановился только тогда, когда свечение, замедлившись, застыло. Внутри него была женщина, и Матвею стало неловко за своё неосознанное преследование. Женщина стояла к нему спиной. В руках у неё Матвей увидел тяжёлый старый синтезатор. Устала, попыталась переложить его в другую руку…
— Я помогу, — поспешил Матвей к ней. — Дайте мне, я донесу.
Матвей подхватил синтезатор, услышав из центра свечения благодарное: «Спасибо!»
Женщина, рядом с которой он теперь шёл, была ни молода, ни стара, ни безобразна, ни красива. Поступь её была легка, глаза светлы, руки тонки, молчалива.
Открылась дверь, вошли в здание и тут ещё четыре таких же чистых свечения подлетели и обступили его.
Раздавшаяся речь разлетелась хрустальным переливом.
Матвея благодарили за то, что он помог. Он же стоял, не веря своим глазам. В прочее время он был бы рад оказаться хотя бы в поле одного такого сияния, а здесь было целых пять.
Уставший, с отяжелевшими от непривычно быстрой ходьбы ногами, но невероятно довольный, Матвей попросил разрешения где-нибудь присесть. Его усадили на самый мягкий стул.
Женщины разложили инструмент. Матвей с удивлением наблюдал за тем, что тут происходит.
Стены здания, в котором он оказался, были белы. Лучи солнечного света попадали внутрь сквозь щели высоких окон.
Женщины запели. Их тонкие, поначалу чуть робкие голоса поднялись ввысь и, отражаясь, от стен наполнили всё пространство небесным, неземным звуком.
Закрыв глаза, Матвей грелся благодатью сияния поющих перед ним людей.
Женщины учили какое-то произведение, странное, неизвестное. Потрясающей красоты гармония, выстраиваясь, ласкала слух.
— Соль мажор, — открыв глаза, произнёс Матвей. — Пожалуйста, спойте в соль мажоре. Будет красивее.
Женщины остановились. Послушались. Мелодия зазвучала снова, но теперь это был уже иной тон.
Матвей снова закрыл глаза. Песнопение было прекрасно, лишь одного не хватало. Прокашлявшись, Матвей запел. Он давно забыл, как звучит его голос, но сейчас, наполнив им пространство, он придал звучащей мелодии устойчивость, завершённость, полноту.
— Нам вас сам Бог послал! — сияя, произнесла одна из женщин, когда песнопение окончилось. — Мы очень о вас молились! Вы тоже поёте?
— Немного, — смутившись, ответил Матвей.
Ему вспомнилось всё: учёба в музыкальной школе, хоровой класс, желание прославиться, создание собственной группы, запись музыкальных роликов, размещение их на своём канале в сети, низкий спрос, малый отклик, разочарование, бесславие, провал. С тех пор, он ни разу не брался за инструмент.
— Вы не представляете, как нам не хватало вас! Нам очень нужен бас!
— Пойте с нами!
— А кто вы? — спросил Матвей.
— Мы певчие, — ответили женщины.
Только сейчас Матвей стал замечать, что находится в стенах православного храма.
Он насупился, религию он не любил, считал её занятием, достойным лишь сумасшедших.
— Вы же учились музыке, правда? — расспрашивали женщины с интересом.
— Это было давно, — ответил Матвей.
— Как замечательно! Научите нас!
— Научить вас? — изумился он.
— Да, мы же самоучки, даже нот толком не знаем.
Матвей был поражён.
— По-моему, вы поёте прекрасно, — смутившись, ответил он, пытаясь скрыть свой истинный восторг.
— Ой, что вы! Спасибо, конечно… — произнесла та, которой он помог по дороге сюда. — Мы заниматься стали совсем недавно, нам ещё многому надо учиться…
Матвей задумался, происходящее было похоже на сон. Впервые его искренне просили о чём-то, хоть чем-то он был кому-то по-настоящему нужен.
Договорились, что каждый понедельник и четверг, он будет приходить сюда и учить тому, что знает о музыке сам.
На обратной дороге Матвей три раза делал передышки, пока, наконец, не дошёл до своего дома. Он беспредельно устал, но вместе с тем внутри него появилось какая-то особое чувство, нежданная тихая радость.
***
Лето прошло в трудах. Жизнь Матвея крутилась, дом с работой — стены храма.
Он уставал, уставал ещё сильнее, чем прежде, но теперь у него был смысл заставлять себя подниматься с привычного кресла, да и садился в него он теперь лишь для того, чтобы быстро решить рабочие вопросы и приступить к занятиям. Смешно подумать, раньше ему было лень даже поесть, а теперь есть было просто некогда.
Матвей составил целый учебный план. Он учил пятерых певчих всему — нотной грамоте, сольфеджио, гармонии, вокалу. Женщины-певчие, в ответ, рассказывали ему о смысле и характере духовных песнопений, разъясняли чинопоследование служб и поили домашним чаем.
Они подружились.
Та из них, которой он помог когда-то нести старый синтезатор, оказалась Матушкой, женой
