«Счастливой охоты», — пробежали светящиеся буковки по прозрачному забралу моего шлема. Это Молчунья.
«Будь на связи», — ответил я и выбрался наружу через разбитую полусферу.
Глава 22
Самая большая собака на свете
Мой скафандр изо всех сил молотил жаберными крышками, прогоняя через налитые кровью жабры бедную кислородом воду. На глубину четырех километров не проникает ни единого кванта света, здесь всегда темно, холодно и страшно. Именно здесь живет Смерть. Нет, действительно, если и есть у нее где-то логово, то именно в этой бескрайней базальтовой пустыне океанского дна. Здесь жутко даже вдвоем, а в одиночку совсем неважно, все время хочется больше света, но нельзя себе потакать в безумном расходовании «светлячков» «СГОР-4». И все же я пошел на поводу своего страха, снял с каркаса очередную ракету и запустил в вышину. Там уже догорало искусственное солнышко, и будет гораздо лучше, если через пару секунд вспыхнет новое.
Когда стало светлее, я сверился с показаниями орбитального навигатора и продолжил путь. Чтобы экономить глюкозу, поддерживающую жизнедеятельность скафандра, я не врубал водометы, а двигался только на перистальтических сокращениях внешней мускулатуры аппарата. Так получалось медленно плыть всего в нескольких метрах от донной глади, но я все равно чувствовал, что скафандр выдыхается.
Казалось бы, что за расстояние — миля? Но она удлинилась во много раз, когда я вспомнил, что к Поганке лучше подбираться по сужающейся спирали с левой циркуляцией. Несколько раз я натыкался на тяжелые мины, висящие в сумеречных отсветах «светлячков», но они на меня никак не реагировали. Понятно, они тоже принимали меня за возвращающуюся с охоты торпеду. И все равно, заметив их, я переставал выпускать ракеты и некоторое время двигался по приборам в полном, оглушающем мраке.
Иногда мой сонар обнаруживал впереди стаю «Барракуд» или «тридцаток», тогда приходилось выключать все активные сканнеры, ощупью пробираться к расщелине и тихонько отбредать по ней на приличное расстояние.
Глянув на часы, я определил, что со времени расставания с Молчуньей прошло пять часов. Скафандр проголодался и двигался все более вяло, хлопая за спиной ротовыми отверстиями. Планктона на такой глубине почти не было — слишком холодно, так что скоро придется делать аппарату инъекцию глюкозы, чтобы добавить ему бодрости.
С Молчуньей мы почти не общались. Мой маячок она видела на радаре и знала, что со мной все в порядке, а вот на попытки общения реагировала односложно. В конце концов я перестал ее донимать. «Светлячки» догорели у меня за спиной, и я не стал зажигать еще один. Поганка была совсем близко, а я знал, что вокруг нее довольно широко распространяется зона биологической люминесценции. Привыкнув к темноте, я действительно заметил едва заметное голубоватое свечение воды. До цели было рукой подать.
Достав инъектор, я вогнал в плечевую вену скафандра порцию глюкозы, после чего жабры благодарно затрепетали. Теперь можно двигаться гораздо быстрее. Врубив водометы, я опустился ближе ко дну и набрал скорость, стараясь держаться в расщелинах. Быстро светлело.
Когда без дополнительного освещения уже можно было увидеть пальцы вытянутой руки, я сбавил ход и опустился на дно. Вокруг меня кружились микроскопические организмы, именно они излучали голубоватый свет, позволявший не только видеть на несколько метров, но и различать силуэты вздыбленных базальтовых скал. Одна из них была намного больше остальных, но я с прошлого раза знал, что никакая это не скала, а огромная, ни с чем не сравнимая по размерам пусковая платформа.
За год, что мы с ней не виделись, тварь еще больше разрослась и окрепла. На нескольких эшелонах подле нее, словно жуткие призраки, зависли тяжелые торпеды дальнего охранения, время от времени они сменяли друг друга, уходя вдаль и скрываясь из клубящегося облака света. Твари поменьше суетились вокруг, некоторые свечами уходили вверх, скорее всего на охоту в верхние, плодородные воды. Они возвращались, неся в себе пищу для донной платформы, потому что самостоятельно питаться она не могла. Десятки, даже сотни якорных мин прятались по периметру, цепляясь якорными жгутами за кромки скал. «Берты», «Линды» и «Томочки» висели на разных высотах, напоминая привязанные к земле монгольфьеры.
Все это выглядело уродливым и красивым одновременно. В Поганке ощущалась сокрушительная сила, но не столько физическая, сколько мистическая, подавляющая. И это не было плодом моего воображения — внутри Поганки наверняка размещались сотни нейрочипов для управления тварями охранной зоны, так что она активно излучала на биологических частотах, что не могло не чувствоваться.
Торпеды и мины в зоне непосредственной близости не обращали на меня ни малейшего внимания — точно как в прошлый раз. Это означало, что собственная воля отсутствовала у них начисто, и они были частью Поганки, ее личной гвардией. Ее охраной, органами чувств и средствами добывания пищи.
У меня невольно возник вопрос, а от какой твари Жаб поставил мне нейрочип? Нет, конечно, это не могла быть Поганка, в этом не возникало ни малейших сомнений. Она бы не дала себя препарировать. Но Жабу ведь необходимо было отловить и разрезать торпеду в кратчайшие сроки, поскольку уже через три дня я лежал на операционном столе. У меня возникло серьезное подозрение, что торпеда могла быть отловлена именно здесь — это куда проще, чем гоняться за тварью по всему океану. Тогда причина, почему на меня никто не кидался, могла быть куда прозаичнее, чем считала Молчунья. Я попросту излучал те же волны, какие излучали «гвардейские» торпеды боевого охранения. Но это значило…
Я медленно поднял взгляд на чудовищную тушу Поганки. Величественную, пугающую. Я ощущал ее флюиды и чувствовал, что она ощущает мои. Это была связь, описать которую невозможно словами. Вспомнился разговор с дельфинами, когда я думал о людях, как о разумных существах, лишенных когтей и клыков. А ведь теперь все оказалось не так. Поганка могла управлять своими торпедами и минами без всяких усилий, как я, к примеру, управлял водометами своего скафандра — мыслекомандами, передаваемыми через нервные волокна и нейрочип. Может, она и мной могла управлять?
Эта мысль казалась дикой, но от того она не становилась менее пугающей. И все-таки на уровне интуиции я чувствовал несоответствие. Не могла Поганка мной управлять. Почему? Да просто потому, что она, как разумное существо, была много моложе меня. Ну, не меня лично, конечно, а как человека в понимании расы. Ее раса была моложе моей. Намного. Не настолько, как мы моложе дельфинов, но все-таки. Поэтому передача воли по нейроканалу между нами могла быть только односторонней — от меня к ней. Я ведь управлял скафандром. А чем он отличается от любого другого биотеха? Только генным набором, но никак не принципом действия.
