— Прекрасно описывается словом «медуза», — уточнил токсиколог.
— Вы не человек, Вааген! — возмутился личный врач и с тревогой взглянул на свою пациентку — насколько сильно она расстроилась.
— Жизнеспособная медуза, доктор Вааген? — спросила Корделия.
— Гм… Может быть, — ответил он, не обращая внимания на негодование возмущенных коллег. — Но главная проблема — в том, что происходит с матерями, когда лечение проводится in vivo.
— А разве нельзя провести его in vitro? — задала естественный вопрос Корделия.
Вааген бросил торжествующий взгляд на личного врача Форкосиганов.
— Это, безусловно, открыло бы ряд новых возможностей, — пробормотал он, обращаясь к потолку.
— In vitro? — озадаченно переспросил дворцовый медик. — Каким образом?
— Что значит «каким образом»? — вскинулась Корделия. — У вас где-то в чуланах пылятся семнадцать маточных репликаторов эскобарского производства, привезенных с войны. — Она обернулась к Ваагену: — Вы, случайно, не знакомы с доктором Генри?
Вааген кивнул:
— Мы работали вместе.
— Тогда вы должны все про них знать!
— Ну… не то чтобы все. Хотя Генри вроде бы упоминал, что эти аппараты по-прежнему в рабочем состоянии. Но, как вы понимаете, я не гинеколог.
— Совершенно верно, — ухватился за это утверждение личный доктор. — Миледи, этот человек вообще не врач. Он всего лишь биохимик.
— Но вы-то врач, — возразила она. — Так что у нас полный состав. Доктор Генри и… капитан Вааген займутся Петером Майлзом, а вы — его переселением.
Лицо доктора приняло какое-то растерянное выражение, и Корделия даже не сразу определила, что это — страх.
— Я не могу сделать перенос плода, миледи, — признался он. — Я не умею. Никто на Барраяре не обладает необходимым опытом.
— Значит, вы не рекомендуете эту операцию?
— Определенно, нет. Слишком велика вероятность необратимых повреждений… Ведь вы же, в конце концов, через несколько месяцев можете снова забеременеть, если рубцевание не распространится на ткань яич… Гм! В общем, вы сможете начать сначала.
— Да, если тем временем кто-нибудь не прикончит Эйрела. Приходится учитывать, что я на Барраяре, на этой дивной планете, где настолько любят смерть, что хоронят человека, когда он еще может выжить. Так вы готовы рискнуть?..
Доктор с достоинством выпрямился.
— Нет, миледи. И это мой окончательный ответ.
— Прекрасно. — Она ткнула в него пальцем. — Значит, вы — выбываете. — Потом перевела палец на Ваагена. — А вы — остаетесь в игре. Теперь этой операцией руководите вы. Я поручаю вам найти мне хирурга — хоть студента-медика, хоть ветеринара — кого угодно, лишь бы он согласился попытаться. А потом можете экспериментировать сколько душе угодно.
У Ваагена был сдержанно-торжествующий вид, а личный врач побагровел.
— Следовало бы послушать, что скажет милорд регент, прежде чем приносить его супругу в жертву вашей преступной безответственности.
Вааген потускнел.
— Вы намерены бежать к нему прямо сейчас? — осведомилась Корделия.
— Извините, миледи, — сказал дворцовый медик, — но, по-моему, нам следует прекратить эту дискуссию. Вы не знаете методов капитана Ваагена. Простите мою резкость, коллега, но вы — авантюрист, и на этот раз зашли слишком далеко.
Токсиколог лишь покорно пожал плечами, словно и сам признавал справедливость подобной аттестации. Видно было, что он уже готов отступиться от своего замысла. Чувствуя, что победа ускользает, Корделия пошла с козырной карты.
— Хотите, чтобы на вас работал весь исследовательский корпус, доктор Вааген? Вы получите целый институт, если сумеете мне помочь. Скажите милорду, — она кивком указала в сторону палаты регента, — что я обещала вам это.
Медики удалились — один озабоченный, другой возмущенный, а третий — обнадеженный. Корделия откинулась на подушки и принялась тихонько насвистывать какой-то мотивчик, медленно поглаживая свой живот. Сила тяжести исчезла.
Ближе к полудню Корделия все-таки заснула — и, проснувшись, потеряла ориентацию в пространстве и времени. Дождь уже прекратился, и в окна врывались косые лучи солнца. Она прикоснулась к своему животу, чтобы погоревать и утешить себя, но тут обнаружила, что у ее постели сидит граф Петер.
На нем был небрежный загородный костюм: старые мундирные брюки, простая рубашка и куртка, которую он надевал только в Форкосиган-Сюрло. Видимо, он приехал в госпиталь прямо из загородной усадьбы. Тонкие губы графа улыбались, но взгляд у него был усталый и встревоженный.
— Милая моя девочка, не надо ради меня просыпаться.
— Ничего. — Она поморгала, чтобы согнать с глаз туман, чувствуя себя более древней, чем этот старик. — Тут есть что попить?
Он поспешно налил ей холодной воды из-под крана и смотрел, как она глотает.
— Еще?
— Хватит. Вы видели Эйрела?
Он ласково похлопал ее по руке:
— Я уже говорил с ним. Сейчас он отдыхает. Мне очень жаль, Корделия.
— Может, все не настолько плохо, как мы сначала боялись. Еще есть шанс. Эйрел рассказал вам о маточном репликаторе?
— Кое-что. Но ведь вред уже нанесен. Непоправимый вред.
— Вред — да. Насколько он непоправим — никто не знает. Даже капитан Вааген.
— Я только что разговаривал с Ваагеном. — Граф нахмурился. — Выскочка. Человек так называемого «нового склада».
— Барраяру просто необходимы люди нового склада. И мужчины, и женщины. Поколение ученых и техников.
— О да. Мы сражались и терпели лишения, чтобы вырастить таких людей. Они нужны, очень нужны. И они это знают — некоторые из них. — Граф невесело усмехнулся. — Но операция, которую вы планируете, перенос плаценты… По-моему, это не слишком надежно.
— В Колонии Бета это самая обычная операция, — пожала плечами Корделия. «Но мы, конечно, не в Колонии Бета».
— Но… Ведь ты могла бы начать заново гораздо быстрее. В конечном счете, вы даже потеряете меньше времени.
— Время… я боюсь потерять не время. — Если задуматься, то это вообще бессмысленное понятие. Она каждый барраярский день теряет 26,7 часа. — И вообще я больше никогда на такое не пойду. Я умею извлекать уроки из жизни, сэр.
По его лицу скользнула тень тревоги.
— Ты передумаешь, когда почувствуешь себя лучше. Но сейчас важно… Я говорил с капитаном Ваагеном. Он не сомневается в том, что повреждения были серьезными.
— Ну-у… Да. Неизвестно только, можно ли будет сделать серьезные исправления.
— Милая девочка, — улыбка графа стала еще более напряженной, — вот именно. Если бы ты вынашивала дочь… или даже второго сына… мы могли бы позволить себе снисходительно отнестись к твоим вполне понятным — и даже похвальным — материнским чувствам. Но это существо, если оно останется в живых, когда-то станет графом Форкосиганом. Мы не можем допустить, чтобы наше имя унаследовал калека.
