Про Склента говорили, что он никогда не смеется, какой бы хорошей ни была шутка. Вот и тут он нахмурился, вернул буклет Младшему и рыкнул: «Застрели суку!»
Полагая, что слова Склента — забавная гипербола, Младший рассмеялся, но практически бесцветные глаза художника превратились в щелочки, и смех застрял в горле Младшего.
— Что ж, может, все так и обернется, — сказал он, с тем чтобы Склент числил его на своей стороне, и тут же пожалел, поскольку произнес эти слова при свидетелях.
Используя буклет как палочку-выручалочку, Младший кружил по залу, выискивая тех, кто учился в Академии художественного колледжа и знал Целестину Уайт. Ее картины воспринимали негативно, часто поднимали на смех, но убивать ее больше никто не предлагал.
В конце концов он наткнулся на блондинку без бюстгальтера, в блестящих белых пластиковых сапожках, мини-юбке и ярко-розовой футболке с портретом Альберта Эйнштейна на груди.
— Конечно, я ее знаю, — прочирикала блондинка. — Учились вместе. Она девушка милая, но уж очень занудная, особенно для афроамериканки. Я хочу сказать, зануд среди них нет… я права?
— Да, может, за исключением Алфалфы.
— Кого? — прокричала она, хотя они сидели бок о бок на маленькой, обитой черной кожей банкетке.
— Из старого телесериала, — Младший еще больше возвысил голос. — «Маленькие сорванцы».
— Я не люблю ничего старого. А вот Уайт старое обожала: людей, дома, все такое. Словно не понимала, что она — молодая. Ее хочется схватить, тряхнуть, сказать: «Эй, давай шевелись, время не ждет!»
— Прошлое — это прошлое.
— Это что? — прокричала блондинка.
— Прошлое!
— Истину глаголешь.
— Но моей жене нравился сериал «Маленькие сорванцы».
— Ты женат?
— Она умерла.
— Такая молодая?
— Рак, — ответил он, потому что такая смерть вызывала больше сочувствия и меньше подозрений по сравнению с падением с пожарной вышки.
В утешение она положила руку ему на бедро.
— Это были трудные годы. Потерять ее… потом выбраться из Вьетнама живым, — продолжал Младший.
У блондинки округлились глаза.
— Ты там был?
В глазах блондинки сверкнули слезы.
— Часть моей левой стопы осталась в тамошних горах, когда мы возвращались из рейда.
— О, бедный ты мой. Это ужасно. Как же я ненавижу войну.
Блондинка льнула к нему, как и десяток других женщин, положивших на него глаз на вечеринке, но Младший старался не только соблазнять, но и собирать информацию. Он накрыл своей руку блондинки, поглаживающей его бедро.
— В Наме я познакомился с ее братом. Потом меня ранили, увезли в Америку, связь оборвалась. Хотелось бы его найти.
— С чьим братом? — в недоумении переспросила блондинка.
— Целестины Уайт.
— У нее есть брат?
— Отличный парень. У тебя есть ее адрес? Может, она подскажет мне, где его найти.
— Я не очень хорошо ее знала. На вечеринках она бывала редко… особенно после появления ребенка.
— Так она замужем. — Младший решил, что, может, оно и к лучшему, если Целестина не заполнит пустоты в его сердце.
— Возможно. Я давно ее не видела.
— Да нет, я про ребенка.
— А, он не ее — сестры. Но потом сестра умерла.
— Да, я знаю. Но…
— Вот Целестина его и взяла.
— Его?
— Младенца. Ребенка.
О соблазнении Младший забыл напрочь.
— И она… что? Усыновила ребенка сестры?
— Странно, не так ли?
— Маленького мальчика по имени Бартоломью?
— Я никогда его не видела.
— Но его звали Бартоломью?
— Насколько мне известно — Пупси-Тутси.
— Что?
— Я же говорю, понятия не имею. — Она убрала руку с его бедра. — И сколько можно говорить о Целестине?
— Извини. — Младший поднялся.
Ушел с вечеринки, постоял на улице, медленно, глубоко вдыхая чистый ночной воздух, очищая легкие от дыма марихуаны, разом протрезвев от выпитого пива. Он весь заледенел, и отнюдь не из-за холодной ночи.
Он не мог поверить, чтобы документы об усыновлении хранились за семью печатями, если ребенок оставался в семье, у родной сестры матери.
Объяснений напрашивалось два. Первое: бюрократы свято соблюдали правила, даже бессмысленные. Второе: Самый Уродливый Частный Детектив на Свете, Нолли Вульфстэн, проявил полную некомпетентность.
Какое из объяснений больше соответствовало действительности, Младшего не волновало. Главное заключалось в другом: охота на Бартоломью приближалась к логическому завершению.
* * *
В среду, 27 декабря, Младший встретился с Гугли, специалистом по поддельным документам, в кинотеатре, на дневном просмотре «Бонни и Клайда».
Следуя полученным по телефону инструкциям, Младший купил в буфете большую коробку печенья с изюмом и поменье-с шоколадными конфетами. Он бы предпочел встретиться на «Докторе Дулитле» или «Выпускнике». Но Гугли, такой же параноик, как лабораторная крыса, на которой всю ее жизнь проводили эксперименты с электрошоком, настоял на гангстерском фильме.
И хотя Младший исповедовал моральный релятивизм и автономию личности, с каждой новой сценой насилия отвращение к фильму нарастало, и он уже закрывал глаза, чтобы не видеть столько крови. Ему пришлось выдержать девяносто минут этого кошмара, прежде чем Гугли плюхнулся на соседнее сиденье.
Его скошенные к носу глаза поблескивали отраженным светом экрана. Он облизал толстые губы, кадык заходил вверх-вниз.
— Неплохо кончить в эту Фэй Данауэй, а?
Младший посмотрел на него с нескрываемой неприязнью.
Гугли, однако, не расшифровал взгляда Младшего. Пошевелил бровями, показывая тем самым, что они по одну сторону баррикады, двинул Младшего локтем.
Дневной сеанс почтили своим вниманием лишь несколько зрителей. Все они сидели далеко от них, так что Гугли и Младший открыто обменялись конвертами из плотной бумаги: пять на шесть дюймов получил Гугли, девять на двенадцать — Младший.
Гугли вытащил из конверта толстую пачку сотенных, просмотрел купюры в мерцающем свете.
— Я ухожу сейчас, ты — когда закончится фильм.
— Почему бы не уйти мне, а вам — подождать?
— Потому что, если попытаешься уйти, я воткну тебе в глаз шило.
— Я только задал вопрос. — Младший отпрянул.
— И, слушай, не вздумай уходить сразу за мной. За тобой следит мой человек, он влепит тебе пулю в задницу.
— Дело в том, что меня тошнит от этого фильма.
— Ты чокнутый. Это же классика. Слушай, печенье есть будешь?
— Я же по телефону сказал вам, что не люблю изюм.
— Давай сюда.
Младший отдал коробку с печеньем, и Гугли покинул зал, унося и сладкое, и деньги.
Замедленный балет смерти, когда Бонни и Клайда нашпиговывали пулями, стал самым мерзким эпизодом фильма, который слышал Младший. Не увидел ни кадра, потому что плотно закрыл глаза.
