Говорят, что врачи привычны к покойникам и вообще.
Так вот — это неправда.
Когда оказываешься замурован в разлагающемся трупе, все профессиональные навыки идут к черту. Нарежу прет подкорка, и удача, если удается ее перехватить.
Я успел, но чудом.
— Включай, Женя, — услышал я как будто сквозь накинутый на голову мешок.
В свете фонаря лица казались известковыми.
— Ну а теперь надо все глазами осмотреть.
— Может, я вам уже не нужен? — слабо сказал участковый.
— Чувствую, сейчас облюю вам тут все.
— Хорошо, — сказал Крис. — Подышите воздухом, только далеко не уходите. Висел он там? — и Крис показал рукой куда— то в угол.
— Да-да.
Сопровождающий наш торопливо застучал сапогами по ступеням.
Крис достал диктофон и, прохаживаясь по подвалу и заглядывая в углы, заговорил.
— Итак, осмотр места преступления. Подвальное помещение, типичное для домов подобного типа. Высота около двух метров, потолок деревянный, опирается на стальные балки, возможно, рельсы. Размеры помещения приблизительно девять метров в длину и семь в ширину, пол земляной, большое количество коммуникаций. Хотя дом восьмиквартирный, вижу только три уцелевшие кладовки. Судя по следам на полу и потолке, остальные кладовки здесь были, но их сравнительно недавно разобрали — возможно, на доски.
Часть досок сложена у стены — гнилые. Далее, в правом дальнем от входа углу, в боковой стене, имеется еще одна дверь, ведущая в небольшое закрытое помещение размером примерно три на четыре метра, пустое. Правее этой двери, примерно в полутора метрах от нее, имеется вбитый в потолок крюк, согнутый из ребристого арматурного прута марки «тринадцать». По показаниям участкового милиционера капитана Петренко, именно на этом крюке и висело тело убитого. Атмосфера в подвале крайне гнетущая, возникает чувство пристального злобного взгляда в затылок, нехватки воздуха.
— Можно, я поднимусь? — спросила Ираида.
— Конечно, — рассеянно отозвался Крис и продолжал. — Звук голосов приглушается, эха, характерного для пустых помещений, практически нет. Ощущение опасности и страха.
Предметы кажутся более тяжелыми. Далее — осмотр пола. К сожалению, все следы затоптаны при официальном осмотре, но с некоторой долей уверенности можно утверждать, что следы крови под крюком несколько неадекватны действительной кровопотере, на таком утрамбованном полу лужа должна значительно превышать те шестьдесят-семьдесят сантиметров в диаметре, которые мы наблюдаем.
Вернулась Ираида.
— Отдышалась? — спросил я.
— Я? Да я к дядечке милиционеру бегала. Спросила, были ли вчера здесь бабы. Следователи там или кто еще.
— И что он сказал?
— Не было. А следы-то — есть.
— Крис!
— Я слышу. Где? Покажи.
— Вот. Вот. Вот. И вон там — целая семейка!
— Женя, свети!
И Крис, встав в пресловутую коленно-локтевую позу, принялся рыть носом землю. Ух ты, шипел он, уххх!
Ираида подошла к той пустой комнатке, предназначенной то ли для трансформатора, то ли для бойлера, заглянула внутрь. Для этого ей понадобилось сильно нагнуться. Потом она задумчиво постучала пальцами по косяку двери.
— Дядя Женя! — окликнула она Коломийца. — Подойди, пожалуйста!
— Что у тебя? Еще что-то нашла?
— Не знаю. Странно просто. Тут все старое такое, а косяк — из сырого дерева.
— Отсырело.
— Да что я, не отличу? Месяц назад эта осина еще в лесу стояла: — и для подтверждения она постучала костяшками пальцев по косяку.
— Ну тебя, ей-богу. Оно вон черное все, а ты говоришь — месяц!
Подошел Крис. Коснулся спорной двери. Потом как-то мучительно передернул плечами.
— Вот она где, кровь-то вся!
Ираида прижала к губам запястье.
— Пока мы тут балаболим, — сказал Коломиец, — на Петровке, мабуть, человек пять на этот эпизод раскололи.
Они сидели в приемной при не Бог весть каком свете зеленой лампы. Все, кроме Ираиды, чувствовали себя погано.
Доктор сказал, что налицо типичный похмельный синдром без предшествующих возлияний. Думалось через «не могу».
— Что мы имеем? — в который раз медленно проговорил Крис и стал загибать пальцы. — Кровью убитого вымазали дверь. Перед дверью все истоптано. За дверью следов мало.
На полу воск. Не парафин — именно воск. Этот непонятный автобус. То ли был, то ли нет. Куча окурков. В основном «Лаки страйк», некоторые с помадой… В поселке вырубался свет, причем в разных домах в разное время. Куда-то делись бродячие собаки.
— Крыса на дереве, — напомнила Ираида.
— Крыса на дереве, — согласился Крис. — Дети чего-то боятся, а дети — оторви да выбрось. А главное — молоко скисло.
— Почему главное? — спросил Коломиец.
— Если молоко скисает, то рядом черт, — популярно объяснил доктор.
— Ты на черта не клепли, братья коников свели, — сказал Коломиец. — Хотя… не знаю. Вот в Африке я бы такому не удивился, но чтобы у нас…
— А ногу-то тебе кто отрывал? — спросил доктор. — И не в Африке…
— Ну, это другое, — засомневался Коломиец.
— Удивляюсь я твоему скептицизму, Женя, — сказал Крис, глядя в потолок. — Ты бы после того должен был или в монастырь податься, или каким-нибудь гуру заделаться.
Видно, верно говорят: хохол прежде черта родился…
— Ты не отвлекайся, — сказал Коломиец. — Дело надо делать. Воны хочуть поженуть велику хвылю. У твоего же братца в министерстве неприятности будут.
— Он-то отмажется, — сказал Крис. — Вечный заместитель.
На них, падлах, все и держится… А ридна мова у тоби, товарыщу Коломийцю, дуже погана, як у самого Кучмы…
— Да с вами, москалями, повяжешься…
Все замолчали. Из кухни вышла Хасановна с подносом.
Стаканы были, конечно, граненые, с пузырьками, зато в серебряных подстаканниках. К чаю она, в честь Ираиды, подала варенье. После ритуальных прихлебываний и причмокиваний доктор задумчиво сказал:
— Чай бывает питьевой и технический…
— То вы на бессонницу жалуетесь, а то настоящего чаю требуете, — сказала Хасановна.
— А-а, — оживился доктор. — Все равно нам не спать, так что и правда, заварите-ка нам, Дора Хасановна, вот именно настоящего, чтоб лом стоял…
— Как хорошо, что девушку завели, — сказала Хасановна. — Хоть без мату пожить… При Никите вашем допустили эту антинародную привычку!
— Я, собственно, лом только и имел в виду, — стал оправдываться доктор. — Ну, Хасановна, настоящий чай! Вы же помните, что такое — настоящий! Бессонные ночи в наркоматах и все такое…
— Тогда людей кто попало не убивал, государственный был порядок…
С этим она повернулась и ушла на кухню.
