Плюх, плюх, плюх! Еще три четвертака отлетели от левой половины головы: виска, щеки, челюсти.
Когда и эти монеты запрыгали по тротуару, Младший наконец-то обнаружил их источник: монеты вылетали из вертикальной прорези автомата по продаже газет. Одна угодила Младшему в нос, вторая — в зубы.
Автомат, один из четырех, стоявших рядком, продавал не обычные газеты, стоимостью в десять центов, а богато иллюстрированный таблоид, предназначенный для мужчин и женщин, отрицающих постоянство в сексе и часто меняющих партнеров.
Сердце в груди Младшего ухало, как выстрелы из миномета. Он отступил назад и вбок, уходя с линии огня автомата.
Тут же, словно один из четвертаков угодил в ухо и включил запрятанный в голове магнитофон, в голове Младшего зазвучали слова Ванадия, произнесенные им в больничной палате в ночь после гибели Наоми: «Когда ты перерезал струну Наоми, ты положил конец воздействию ее музыки на жизни остальных и на будущее…»
Второй автомат, продававший столь же иллюстрированный журнал для геев, выстрелил четвертаком, который угодил Младшему в лоб. Следующий отскочил от переносицы.
«…Ты внес диссонанс, который будет слышен, пусть и слабо, во всех концах Вселенной…»
Если бы Младшего по грудь погрузили в бетонный раствор, он бы обладал куда большей мобильностью, чем в тот момент перед газетными автоматами. Ног он просто не чувствовал.
Не в силах бежать, он поднял руки, скрестив их перед лицом, хотя попадания монет практически не причиняли боли. Теперь четвертаки отлетали от пальцев, ладоней, запястий.
«…Этот диссонанс вызовет множество других вибраций, часть которых вернется к тебе…»
Торговые автоматы конструировались с тем, чтобы принимать четвертаки, а не швыряться ими. Они не выдавали сдачу. Исходя из логики и здравого смысла, такого обстрела просто не могло быть.
«…Какие-то ты мог предугадать, какие-то — нет…»
Два подростка и пожилая женщина ползали по тротуару, подбирая сыплющиеся из автоматов монеты. Некоторые проскальзывали у них между пальцами и скатывались в ливневую канаву.
«…Я — самая худшая из тех вибраций, которые ты предугадать не мог…»
Помимо этих стервятников, рядом был кто-то еще, невидимый глазу, но засекаемый другими органами чувств. Ледяной холод, которым веяло от этого монстра, пробирал Младшего до костей: упрямый, злобный, одержимый призрак Томаса Ванадия не пожелал оставаться в доме, где умер коп-маньяк, не пожелал вселяться в какой-нибудь эмбрион, чтобы начать новую жизнь. Нет, он преследовал своего подозреваемого даже после смерти, перефразируя Склента, прыгая, как невидимая, грязная, вонючая мартышка по залитой солнечным светом улице Сан-Франциско.
«…Я — самая худшая из тех вибраций, которые ты предугадать не мог…»
Один из сборщиков монет ткнулся в Младшего, выведя его из ступора, но, едва он вышел из-под прицела второго автомата, четвертаки полетели из третьего.
«…Я — самая худшая из тех вибраций, которые ты предугадать не мог… Я — худшая… Я — худшая…»
Под звон монет, вылетающих из бездонных призрачных карманов копа-маньяка, Младший позорно бежал.
В свете свечей глаза Кэтлин отливали янтарем. На столе стояли запотевшие стаканы с мартини. За окном лежала легендарная бухта, более темная и холодная, чем глаза Кэтлин, но не превосходящая их по глубине.
Нолли, рассказывавший о проделанной за день работе, подождал, пока официант поставит на стол тарелки с закуской: пирожки с мясом краба под горчичным соусом.
— Нолли, миссис Вульфстэн, приятного аппетита.
Нолли продолжил, лишь прожевав несколько кусочков мяса в тонкой корочке теста. Вкуснотища!
Кэтлин с улыбкой наблюдала за ним, понимая, что ее очевидное нетерпение он смакует не меньше, чем пирожок.
Из примыкающего бара в ресторан залетала музыка, там играл пианист, мягко и ненавязчиво.
— Так он и стоял, закрыв лицо руками, четвертаки отскакивали от него, и их тут же подбирали эти парнишки и старуха.
Кэтлин широко улыбнулась:
— Значит, устройство сработало. Нолли кивнул:
— Джимми Механик отработал свои деньги сполна. Автоматы, которые выплевывали монеты, вместо того чтобы глотать их, перенастроил Джимми Ганниколт, которого все называли не иначе как Джимми Механик. Специализировался он на электронном наблюдении, встраивал камеры и микрофоны в самые, казалось бы, неподходящие для этого предметы, но при необходимости мог решить практически любую задачу, связанную с модернизацией уже существующих или созданием новых механизмов.
— Пара четвертаков ударила ему по зубам.
— Я одобряю любые действия, прибавляющие работы дантистам, — с очень серьезным видом изрекла Кэтлин.
— Если бы я смог описать его лицо! Снеговик никогда не был таким белым. Машина наблюдения стояла тут же, в двух шагах к югу от торговых автоматов…
— Вы сидели прямо на сцене.
— Зрелище было таким захватывающим, что за эти места следовало брать плату. Когда третий автомат начал швыряться четвертаками, он рванул как ошпаренный. — Нолли рассмеялся, вспомнив, как улепетывал Младший.
— Это тебе не слежка за неверным мужем, так?
— Ты бы это видела, Кэтлин. Он распихивал людей, отталкивал. Джимми и я наблюдали за ним, пока он не повернул за угол. В трех длинных кварталах от нас, и все вверх по склону холма. Холм этот сбил бы дыхание даже у олимпийского чемпиона, но он так и не сбавил скорости.
— За ним же гнался призрак.
— Я думаю, он в этом не сомневался.
— Какая-то фантасмагория, — Кэтлин покачала головой.
— Как только Каин скрылся из виду, мы убрали модифицированные автоматы и поставили на их место настоящие. Люди еще собирали четвертаки, когда мы с этим покончили. И, поверишь ли, они пожелали узнать, где находится камера.
— Они…
— Да, подумали, что мы из программы «Откровенная камера»[57]. Тогда Джимми указал на микроавтобус «Юнайтед парсел»[58], припаркованный на другой стороне улицы, и заверил их, что камера там.
Кэтлин даже захлопала в ладоши от удовольствия.
— Пока мы не отъехали, люди махали руками водителю микроавтобуса. Тот поначалу смутился, не понимая, с чего к нему такое внимание, потом замахал в ответ.
Нолли обожал ее смех, такой музыкальный и очень женственный. Он зачастую дурачился только для того, чтобы услышать смех Кэтлин.
Тарелки из-под пирожков унесли, зато на столе появились салаты и полные стаканы мартини.
— Как по-твоему, почему он тратит деньги на все эти приколы? — спросила Кэтлин далеко не в первый раз.
