– Свершилось! – выдохнул я. – И никогда мир уже не будет прежним…
Машина, уловив мой приказ, примчалась к дому и остановилась вплотную с балконом на моем семидесятом этаже. Я видел по ее дрожи, что она боится высоты и вообще довольно трусливая, не люблю вообще-то чересчур осторожных механизмов. Как часто конструкторы перегибают палку с этим механизмом самосохранения, это не дело, когда самолеты сами выбирают маршруты, чтобы облететь грозу, катера начинают бояться глубокой или быстрой воды, автомобили же предпочитают ехать в правом ряду и не увеличивать скорость сверх рекомендуемой.
В офисе я положил наше сокровище, что обошлось нам в семьдесят миллиардов долларов, под скан микроскопа. На экранах появилось это образование, которое по инерции зовем чипом, хотя, конечно, это давно не чип, как дисплей давно не дисплей.
Ильдер, мой главный инженер, явился торжественный, при параде, даже шевелюру отрастил за сутки для такого случая, очки тоже исчезли, я заметил по блеску кристаллических глаз, что ради праздника все-таки поставил себе самую последнюю модель, с трансфокатором и всеми наборами расширителей.
– Грустно, да? – спросил он. – Как все ждали наноботов!.. А сейчас всюду молчание, хотя мы разослали пресс-релизы.
– Так уж совсем нет откликов?
Он пожал плечами.
– Есть. В десятке изданий, но и то не на первых полосах. Там, среди сообщений о забавных происшествиях и кустарных изделиях. Похоже, человечеству вполне достаточно того прогресса, что достигнут.
Я ощутил пугающую пустоту. И так нас осталось меньше миллиона. Да где там миллиона, всего полмиллиона транслюдей, а все остальное – «простые», между ними и нами все больше расширяется брешь, как между быстро расходящимися ветвями вида.
Ильдер смотрел с ожиданием. Я стиснул челюсти, пережидая приступ внезапной тоски и отчаяния. В самом деле, не лучше ли начинать принимать эйфорины хотя бы изредка…
– Нет, – ответил я сквозь зубы, – нет.
Ильдер смотрел с непониманием.
– Что «нет»?
– Мы не остановимся, – ответил я. – Пусть даже весь мир будет против.
Он всмотрелся в меня, в глазах блеснуло, словно сфотографировал меня для потомства в последний день моей жизни.
– Нет, шеф, так нельзя.
– Что?
– Я вижу, что задумали. Тот раз мы были прижаты к стене, когда вы решились ввести себе первые наноботы. Но сейчас мы на вершине славы и богатства. Не надо, шеф!.. Начнем неспешно подбирать добровольцев.
Я покачал головой.
– Ты же видишь реакцию. Этих добровольцев придется искать долго, а потом еще дольше объяснять и уламывать. Нет, брат, наше время еще не прошло.
Он криво улыбнулся.
– Время авантюристов?
– Пусть даже так, – ответил я. – Хотя я вообще-то не вижу риска. Кроме того, мы знаем, что это такое, чего ожидать, какая может быть реакция организма. Словом, что я тебе объясняю? Вызывай бригаду.
Он покачал головой, но спорить не стал, только смотрел на меня пристально, анализируя сокращения моих лицевых мышц, движение крови по венам, участившееся дыхание. По неслышному вызову появились неизменные Кондрашов и Пескарькин уже со своими заместителями и помощниками, этого вполне достаточно, подготовили аппаратуру. Сложность в том, чтобы заменить нейрон мозга, а если пройдет успешно, то остальные будут подсоединяться к нему автоматически, всякий раз заменяя отрезок живого нерва, у которого проводимость в миллиард раз ниже, механическим, с его проводимостью, равной скорости света.
Мы настолько привыкли, что «мысль быстрее всего», что не задумываемся о том, что длиннорукий не так быстро отдернет руку, обжегшись, чем короткорукий, все из-за того, что сигнал от обожженного места должен сперва дойти до головы, получить команду отдернуть руку от опасного места, затем послать сигнал удаленным мышцам поспешно сократиться.
Мы смеемся над динозавром с длинной шеей, у которого выпрыгнувший откуда-нибудь зверь быстро откусывает голову, а тело еще идет, идет, идет, наконец сигнал о случившемся доходит до передних ног, они подгибаются, безголовый динозавр падает на передние лапы, а задние еще делают пару шагов, до них дойдет позже.
Смешно, но у нас самих та же скорость. Просто мы к ней привыкли. А суетящаяся белка или мышь кажутся существами из другого времени, настолько быстрые у них движения благодаря крохотным размерам.
Смешно, конечно, ожидать хоть чего-то от замены одного нейрона, но я все равно инстинктивно прислушивался, хотя умом понимаю дурость, но на чувства ни один трансчеловек еще не покусился, уже понятно, что человек состоит из чувств, а так называемый ум – это его мелкий, хоть и самый расторопный слуга. Причем такой слуга, что без хозяев жить не сможет: дай ему свободу – быстро умрет, потеряв цель жизни.
Обследования отрапортовали, что все безукоризненно, никакого отторжения, хмурый Кондрашов принес еще партию энов, на этот раз провели замену без такого страха и напряжения, а через два дня, когда удостоверились в полной совместимости, я подал первую команду энам. С этой минуты они начинают создавать себе подобных, постепенно заменяя прилегающие участки нервной ткани искусственными компонентами.
Ночью впервые за много лет меня мучили кошмары. Снилось нечто жуткое, я постоянно падал в пропасти, сердце замирало в смертном страхе, затем меня несло в нейтронную звезду, я повисал в черной пустоте и, холодея, понимал, что это даже не темная материя, а именно ничто, доматерия, довремя, довселенная.
Утром проснулся в холодном поту, застыл в страхе, не услышав привычного биения сердца. И вообще что-то странное, словно сон продолжается. Я попробовал встать, ощущение такое, что поднимаю гору. Сердце не бьется, как не работают и легкие, не слышу внутренних органов вообще…
В страхе поднялся, тело будто чужое, двигаюсь с невероятным усилием, всякий раз преодолевая сопротивление…
За окном что-то странное: над тарелкой с орешками и зернами зависла в воздухе, медленно-медленно двигая крыльями, словно засыпающая рыба, птичка, в которой я с изумлением узнал синичку. Целую минуту она опускалась на край кормушки, лапы выдвинулись, как у приземляющегося лайнера шасси, медленно сомкнулись на крае тарелки, коготки заскользили по скользкому фарфору.
Крылышки сложились, синичка опустилась на лапы и стала похожа на воробья, сердитого и нахохленного. Обычно синички, прыгнув к зернышкам, хватают одно и тут же улетают, пока не согнали другие, но эта сидит, словно заснула. И тут как молния свернула в мозгу, я чувствовал, как раскрываются шире мои глаза. Одно дело предполагать, как буду чувствовать себя с замененными нейронами, другое – ощутить…
