— Конечно, существую один я, а весь этот кошмар — уловка, чтобы свести вас с ума…
— Прекратите! — крикнул Галени. Тем не менее его лицо на мгновение осветилось ответной мертвенной улыбкой.
Майлз взглянул на световую панель:
— Ну, кто бы ни был я, вы, вы-то, наверное, знаете, кто они. Надеюсь, не цетагандийцы? Это было бы не слишком весело, особенно при наличии моего… дубликата. Видимо, это какой-нибудь хирургический конструкт.
«Только не клон — пожалуйста, пусть он не будет моим клоном…»
— Он сказал, что он ваш клон, — тут же ответил Галени. — Хотя половина из того, что он мне наговорил, — ложь, кем бы он ни был.
— О!
Почему-то более сильные восклицания казались сейчас неуместными.
— Да. И это заставило меня несколько усомниться в вас. То есть в вашем оригинальном издании.
— А-хм! Да. Теперь я понимаю, почему из меня выскочила эта… эта сказка о клонах, когда журналистка прижала меня к стене. Я уже видел его однажды. В подземке, когда ехал с командором Куин. Дней восемь — десять назад. Наверное, они уже тогда пытались осуществить подмену. Я решил, что вижу себя в зеркале. Но одет он был по-другому, не так, как я, и, видимо, поэтому они прервали операцию.
Галени внимательно рассматривал собственный рукав.
— И вас это не встревожило?
— У меня в тот момент были другие заботы.
— Вы об этом не доложили!
— Я принял перед этим болеутоляющее и решил, что это просто небольшая галлюцинация. К тому моменту как я вернулся в посольство, у меня уже все вылетело из головы. Кроме того, — Майлз ухмыльнулся, — я не хотел, чтобы вы усомнились в моей дееспособности. Это не пошло бы на пользу нашим взаимоотношениям.
Галени поджал губы, но через секунду лицо его исказилось гримасой отчаяния.
— Скорее всего вы правы.
Майлза испугало лицо Галени, и он поспешно продолжил:
— Короче, я рад, что не сделался ясновидящим. Боюсь, мое подсознание намного сообразительнее рассудка. Я просто не воспринял его сигнал. — И Майлз снова ткнул пальцем вверх. — Не цетагандийцы?
— Нет. — Галени с каменным лицом прислонился к стене. — Комаррцы.
— А! — Майлз прикусил губу. — Комаррский заговор. Но это чревато…
Губы Галени изогнулись:
— Вот именно.
— Ну что ж! — пронзительно вскрикнул Майлз. — Они нас еще не прикончили. Должна быть причина, по которой мы нужны им живыми.
Галени мрачно, с вызовом усмехнулся:
— Абсолютно никакой причины!
Слова вырвались вместе с хриплым смешком, который резко оборвался. Видимо, какая-то шутка, понятная только Галени и осветительной панели.
— Он воображает, что у него есть причина, — объяснил Галени, — но он глубоко ошибается.
Горькая фраза тоже была обращена к потолку. О чем это он? О ком?
Майлз сделал глубокий вдох.
— Ладно, Галени, выкладывайте. Что случилось тем утром, когда вы исчезли из посольства?
Галени вздохнул, пытаясь взять себя в руки:
— В то утро мне позвонили. Старый знакомый, комаррец. С просьбой о встрече.
— Звонок не был зарегистрирован. Айвен проверил ваш комм.
— Я его стер. Это было ошибкой, но тогда я этого не знал. Какие-то его слова заставили меня подумать, что встреча может прояснить тайну того странного приказа относительно вашего пребывания в посольстве.
— Так мне удалось убедить вас, что с моим приказом не все в порядке?
— О да. Я понимал, что если это так, значит, безопасность посольства взорвана изнутри. Вероятно, через курьера. Но я не осмелился обвинить его, не имея доказательств.
— Курьер, да, — кивнул Майлз. — Это было моим вторым предположением.
Галени приподнял брови:
— А первым?
— Боюсь, что вы.
Улыбка Галени была более чем выразительной.
Майлз смущенно пожал плечами:
— Я решил, что вы взяли да прикарманили мои восемнадцать миллионов марок. Но если вы действительно это сделали, почему вы не сбежали, думал я. И тут вы сбежали.
— О! — в свою очередь выдохнул Галени.
— Так все сошлось, — продолжал Майлз, — и я уверился в том, что вы растратчик, дезертир, вор и вообще комаррский сукин сын.
— И что вам помешало обвинить меня в этом официально?
— К сожалению, ничего. — Майлз откашлялся. — Простите.
Галени позеленел. Он был слишком расстроен, чтобы притворяться возмущенным.
— Простите, — повторил Майлз. — Но если мы отсюда не выберемся, ваше имя будет смешано с грязью.
— Значит, все было напрасно…
Галени облокотился о стену, запрокинул голову и закрыл глаза, словно от сильной боли.
Майлз представил себе политические последствия бесследного исчезновения Галени. Следователи наверняка сочтут его мошенником, плюс к тому замешанным в киднеппинге, и убийстве, и побеге, и Бог весть в чем еще. Можно не сомневаться, что скандал потрясет до основания систему интеграции Комарры, а может, вообще уничтожит ее. Майлз взглянул на сидящего напротив человека — его отец, лорд Форкосиган, когда-то решил положиться на него.
«Некое искупление…»
Одного этого достаточно, чтобы комаррское подполье уничтожило их обоих. Но существование — Господи, только не клона! — дубль-Майлза свидетельствовало, что тень, брошенная Майлзом на Галени, была на руку комаррцам. Интересно, какова будет их благодарность.
— Так вы пошли на встречу с этим человеком, — напомнил Майлз. — Не захватив с собой ни комм-устройство, ни охранника.
— Да.
— И быстренько были похищены. А еще критиковали мое легкомыслие!
— Да. — Галени открыл глаза. — Вернее, нет. Сначала мы вместе поели.
— Вы сели с этим типом за стол? Или… Она была хорошенькая?
Тут Майлз вспомнил, какое местоимение Галени употребил, обращаясь к осветительной панели.
— Ничуть. Но он действительно попытался меня распропагандировать.
— И ему это удалось?
В ответ на испепеляющий взгляд Галени Майлз объяснил:
— Видите ли, наш разговор напоминает мне пьесу… для моего развлечения.
Галени поморщился, наполовину раздраженно, наполовину соглашаясь. Подделки и оригиналы, правда и ложь. Как их проверить здесь? Чем?
— Я послал его подальше. — Галени произнес это достаточно громко, чтобы панель не пропустила мимо ушей. — Мне следовало догадаться, что за время нашей беседы он сказал слишком много, и меня просто опасно оставлять на свободе. Но мы обменялись гарантиями. Я повернулся к нему спиной… позволил чувству взять верх над разумом. И очутился здесь. — Галени оглядел узкую камеру. — Но это ненадолго. Пока у него не пройдет внезапная вспышка сентиментальности.
